Сестра Груня

Под эти возгласы солдаты поднимали пушки на крутых подъёмах и спускали на канатах, которые закреплялись за деревья и камни. Иначе было не одолеть.

— Эх, дубинушка, ухнем! Сама пойдёт! Сама пойдёт! — отдавалось эхом. И здесь, как искони велось в трудную минуту, солдаты помогали себе песней.

Снег высотой в два метра, крепкий мороз, пронизывающий ветер.

— Навались, братцы! Навались!

И одобрительное:

— Славно, ребята! Спасибо!

Кое-где двигались по одному, проваливаясь по пояс в снег. Поднимались и скатывались назад на крутых каменистых подъёмах. От сильной стужи гибли кони.

Тяжело было в этом походе солдатам, но ещё тяжелее сёстрам милосердия, которые неотступно следовали за отрядом. Непрерывно требовалась их помощь: то перевязать раненого, то поддержать ослабевшего, напоить чаем продрогшего от холода. В то же время и самим надо было удержаться на ногах, не упасть, не ослабеть. Идти и идти вперёд.

Подъём становился всё круче, всё труднее. Одну высоту одолели, за ней новая, ещё более опасная. Сорвался — и косточек не собрать, внизу бездонная глубина.

Груня почувствовала, как её начинает одолевать отчаянье. Дойдём ли? Кругом опасность, всё грозит смертью. Можно голову сложить и от пули врага, и от неосторожного движения. Но всё равно: «Коль выйдешь — дойдёшь!» — упрямо твердила она самой себе. Главное — не пускать страх в душу. И верить, что без неё, как и без каждого, кто шёл с ней рядом, не обойтись. Не было б сестры милосердия Груни, возможно, кто-то и не выжил бы, остался на поле боя. А кто-то пал духом, не получив вовремя поддержки. Надо дойти обязательно.

Если бы наладилась погода! Перестал бы сыпать безжалостный дождь со снегом!

Вчера на минуту Груня обрадовалась. Сквозь тучи нежданно-негаданно вынырнул месяц, вгляделась — круты рожки. Народился молодик, круты рожки, — к хорошей погоде — есть такая примета. Но как видно, в горах иные приметы, не те, что в русской Матрёновке. Не помогли круты рожки, небо вновь заволокло тучами. И вновь то снег, то ливень, то ураганный ветер.

Впереди, точно призраки, возникают деревья и скалы. Груня поглубже надвигает на голову суконный башлык. Холодно. Ноги как деревянные, высокие походные сапоги не греют. Спасает только движение, но идти приходится медленно. За сутки одолели не более семи вёрст, и то с большим трудом.

Переходить заснеженные Балканы в мороз и при ураганном ветре казалось настолько невероятным, что турки и не допускали мысли о наступлении русских. Они спокойно оставались у Шипки, собираясь дотянуть до весны, чтобы потом самим двинуть на русских.

Тем временем отряд Скобелева продолжал переход.

Узкие тропы извиваются среди громоздящихся одна на другую скал. Идти по ним мучительно трудно и опасно. Не раз срывались и падали в пропасть лошади, соскальзывали вниз повозки и орудия. Иссякали последние силы.

Наконец-то привал у вековых буков. Люди с большими предосторожностями разжигают костры, тянутся к огню. Чуть обогревшись, уступают друг другу место.

К костру поднялась Груня с большим чайником кипятка, напоить озябших солдат. Поодаль от костра она заметила человека в заледеневшей, как у всех, шинели. Он сидел на складной табуретке и рисовал солдат, протянувших руки к костру. Груня узнала его: художник Верещагин. Он был и под Плевной, где его легко ранило.

Художник поднялся со своей складной табуретки и подошёл к костру погреть озябшие руки. Груня торопливо налила в кружку кипятку и протянула ему.

— Погрейтесь, — сказала она сочувственно.

Он взял с благодарностью и стал пить, согревая о кружку руки. Стоявший рядом солдат в изумлении уставился на Груню.

— Егор! — вскрикнула она. — Братец!

Их мгновенно окружили солдаты, все улыбаются: брат с сестрой встретились. И где? Вон куда забросила обоих судьба, на Балканы. А Груня с Егором поверить не могут, что встретились. Разом заговорили, торопясь разузнать о жизни друг друга.

— Что, нет Феди с тобой? — спросила Груня.

— Разъединили нас после Плевны, — не сразу ответил брат.

— Вместе бы вам лучше было, — огорчилась она. — Где же теперь Федя?

— И сам пока не знаю, — сказал он. — Да ты не думай плохого, Грунюшка. Всё обойдётся. Расскажи-ка лучше про себя. Вижу, стала сестрой милосердия. Умница ты у нас.

Груня счастливо улыбается. Повезло ей безмерно — встретила любимого брата. Сразу все трудности забылись, будто мир сошёл на землю, — так светло, так радостно.

— Теперь бы хоть одним глазком на мамушку с отцом поглядеть, — помечтал Егор. — По нашему двору походить. Дорого б отдал за это.

— А помнишь, ты мне кувшинку над омутом сорвал? Я тогда перепугалась, утонуть бы мог, — вспомнилось почему-то Груне.

— Не забыла? — обрадовался брат.

— Разве хорошее забывается? Ты для всех был добрым. К тебе за правдой шли.

Ей не хотелось говорить о предстоящих боях. Сейчас для неё и для Егора дороже всего воспоминания о родном доме. Милая Матрёновка, мамушка с отцом, детство — всего несколькими словами перебросились Егор с Груней, а будто солнце проглянуло во тьме, будто к роднику с живой водой припали.

— Вставать! — раздалась команда. — В ружьё!