Сестра Керри. Книга 2

На Медисон-стрит он сел в вагон конки и поехал прямо на Огден-сквер. На этот раз он смело подошел к двери. Ему открыла горничная.

– Мистер Друэ дома? – вежливо спросил он.

– Его нет в городе, – ответила девушка, слыхавшая, что Керри говорила так миссис Гейл.

– А миссис Друэ?

– Нет, она ушла в театр.

– Вот как! – Герствуд несколько растерялся, затем, сделав вид, будто пришел по важному делу, спросил:

– А вы не знаете, в какой именно?

Горничная не имела ни малейшего понятия о том, куда ушла Керри, но она недолюбливала Герствуда и рада была причинить ему какую-нибудь неприятность.

– В театр Гулли, – ответила она.

– Благодарю вас, – сказал управляющий баром и, слегка притронувшись к шляпе, удалился.

«Я загляну в театр Гулли», – решил он, но так и не заглянул.

По дороге в центр он все обдумал и пришел к заключению, что это не имеет смысла. Как ни хотелось ему видеть Керри, он понимал, что она будет в театре не одна и что нелепо вторгаться туда со своей мольбой. Лучше немного обождать – скажем, до утра. Но утром ему предстояло встретиться с адвокатами жены…

Эта мысль подействовала на радостно возбужденного Герствуда, как ушат холодной воды. Он снова весь ушел в прежние тревоги и, добравшись до бара, мечтал только о том, чтобы хоть немного забыться. В зале собралась довольно большая компания, наполнявшая помещение гулом оживленных голосов. За круглым вишневого дерева столом в глубине бара сидели группой политики из округа Кук и о чем-то совещались. У стойки столпилась компания молодых гуляк, собиравшихся, несмотря на поздний час, посетить театр. Одетый с претензией на франтоватость красноносый джентльмен в поношенном цилиндре цедил из своего стакана эль, Герствуд на ходу кивнул знакомым и прошел к себе.

Часов около десяти в кабинет заглянул один из друзей Герствуда, некий Фрэнк Тэйнтор, местный любитель скачек и всякого рода спорта, и, увидев, что у Герствуда никого нет, зашел к нему.

– Здорово, Джордж! – приветствовал он управляющего.

– Как поживаете, Фрэнк? – отозвался Герствуд, почувствовав при виде приятеля некоторое облегчение. – Присядьте! – предложил он, указывая на стул.

– Что с вами, Джордж? – спросил Тэйнтор. – Что-то вы сегодня невеселый! Уж не продулись ли на бегах?

– Нет, просто неважно себя чувствую. Должно быть, немного простудился.

– Выпейте виски, Джордж! – посоветовал Тэйнтор. – Вам-то надо бы знать, что это – прекрасное средство!

Герствуд только усмехнулся в ответ.

Пока они беседовали, в баре появилось еще несколько знакомых Герствуда, а в двенадцатом часу, после разъезда из театров, стали собираться актеры, и среди них несколько знаменитостей.

И тогда завязалась одна из тех бессодержательных бесед, которые столь обычны в американских барах и ресторанах, где те, кто жаждет проникнуть в круг избранных, стараются хотя бы потереться возле тех, кто уже причислен к нему. Если у Герствуда и была какая-то слабость, так это тяготение к «видным людям». Себя он тоже относил к их числу. Он был слишком горд, чтобы заискивать перед кем бы то ни было, слишком умен, чтобы забывать о своем месте в присутствии тех, кто недостаточно ценил его. Но в обществе, подобном сегодняшнему, он мог блистать как истый джентльмен, и сознание, что люди с громкими именами принимали его как друга и как равного, приводило Герствуда в восторг. Если и бывало, что иной раз он пропускал лишний стаканчик, то именно в таких случаях. Когда в баре собиралось интересное общество, он даже позволял себе пить наравне со всеми, причем аккуратно соблюдал свою очередь платить, точно был здесь посторонним, как прочие.

И если Герствуд когда-либо и начинал хмелеть, вернее, ощущать дурманящую теплоту и приятную разнеженность, предшествующие более возбужденному состоянию, то именно в тех случаях, когда он бывал окружен такими людьми, как сейчас, когда вокруг него весело острословили знаменитости. В тот вечер он, взволнованный и угнетенный, обрадовался этому обществу и, отогнав на время прочь все свои тревоги, примкнул к общему веселью.

Скоро вся компания была уже навеселе. Один за другим посыпались анекдоты – эти никогда не приедающиеся смешные истории, из которых главным образом состоят беседы американцев в подобной обстановке.

Но вот пробило двенадцать – час, когда закрывается бар, и гости стали прощаться с Герствудом. Он с чувством пожимал руку каждому. Физически он чувствовал себя прекрасно. Он дошел до того состояния, когда мозг еще работает ясно, но легко воспламеняется игрой воображения. Герствуду теперь казалось, что все его тревоги не так уж серьезны. Пройдя к себе в кабинет, он стал перебирать счета, дожидаясь, пока уйдут буфетчики и кассир. Вскоре все разошлись.