– Может, хоть ты наконец объяснишь мне, что здесь происходит? Я, понимаешь ли, корчу из себя дурочку, делаю вид, что я всем довольна. В том числе и тем, что моя мамаша в буквальном смысле этого слова содействует своему дружку-идиоту, вознамерившемуся увести мое наследство! Я даже пообещала ей провести половину каникул в его гребаном доме, хотя на самом деле все, чего я хочу, так это выпустить ему все кишки!
– Не надо так злиться на свою мать, Зара. Ты же знаешь, как это бывает… Любовь слепа, – миролюбиво обронила я.
– Что?! Так ты сейчас тоже на ее стороне?
– Конечно нет, Зара. Но… давай дождемся твоего отца, и потом мы тебе все расскажем. А пока, прошу тебя, сделай мне чашку очень сладкого чая, будь добра.
Вернувшись на кухню, Чарли первым делом подошел ко мне и, взяв за запястье, стал считать мой пульс.
– Это опять Кэл звонил. Он уже на ферме у родителей Лочи, жив, здоров и в полной безопасности. Пульс у вас учащенный, Тигги, что и неудивительно. Срочно в постель, мисс! – строго добавил он и, обхватив меня за талию, помог подняться со стула.
А я и не сопротивлялась. Я действительно была без сил.
– Так все же кто-нибудь скажет мне наконец, что тут у нас творится?! – жалобно воскликнула Зара.
– Я тебе все расскажу. Вот уложу Тигги в постель, вернусь и все расскажу, – пообещал ей Чарли. – А пока, Зара, можешь принять к сведению лишь одну вещь: судя по всему, эта удивительная женщина только что спасла твое наследство.
38
Когда я проснулась на следующее утро, в комнате было уже светло. Утреннее солнце мягко светило в окно. Я глянула на часы: двадцать минут девятого. Получается, что я проспала беспробудным сном всю ночь. Я стала медленно приходить в себя, постепенно связывая воедино все разрозненные фрагменты того, что случилось вчера.
– Неужели это была ты? – пробормотала я, мысленно представив себя, стоящую посреди кухни, разговаривающую с Фрейзером и сохраняющую при этом убийственное хладнокровие. Вот я заявляю ему прямо в лицо, что знаю наверняка: это он стрелял в меня. Откуда у меня взялось столько смелости? Ума не приложу. Ведь по жизни я совсем не воинственный человек, не склонный к конфликтам и выяснениям каких-либо отношений.
Ополоснув лицо холодной водой, чтобы проснуться окончательно, я услышала, как кто-то осторожно царапается в мою дверь.
– Входите! – бросила я и снова залезла под одеяло.
В спальню вошел Чарли, неся перед собой поднос с завтраком: чайник с горячим чаем, тост, а рядом – тонометр. На шее у Чарли болтался стетоскоп.
– Как чувствуете себя, Тигги? Ночью я пару раз заглядывал к вам, проверял пульс, но сейчас хочу измерить ваше давление и прослушать сердце.
– По-моему, со мной все в порядке, Чарли. Я отлично выспалась.
– В отличие от меня, – проговорил он, ставя поднос на кровать передо мной. – Позвольте еще раз принести вам свои извинения за то, что втянул вас вчера в столь неприятные разборки; честно говоря, я повел себя как самый последний эгоист. Что-что, а подобный стресс был вам совсем ни к чему.
– Правда, я чувствую себя хорошо, – возразила я, а Чарли в это время уже вставил в уши стетоскоп и начал прослушивать мое сердце и грудную клетку. Потом измерил давление.
– А сейчас скажите мне, вы сдавали анализы у себя в Женеве перед отъездом сюда?
– Не успела. Я ведь летела сюда вместе с Зарой. Все получилось так скоропалительно, но…
– Никаких «но»! Я записываю вас на обследование в нашей больнице в Инвернессе прямо на завтра. Хотя должен констатировать, что, к моему удивлению, все ваши показания сегодня в норме, – ответил Чарли, снимая с моей руки монитор, а потом налил мне в чашку немного чая.
– Не забывайте, я почти безвылазно провалялась в постели все последние три недели, то есть у меня было предостаточно времени для того, чтобы хорошо отдохнуть. А потом, все, что случилось здесь вчера, это для меня несколько запредельный опыт: как будто все это было не со мной. Я даже толком не помню, что говорила. У меня было такое чувство, будто кто-то другой говорит за меня те слова, которые должна была сказать я сама.
– Но это
– С какой стати я должна жалеть, коль скоро это помогло нам избавиться от Фрейзера? То, что ему не удалось выцарапать у вас Киннаирд, для него, по сути, равносильно тюремному заключению. Кстати, он уже уехал? – спросила я, чувствуя, как слегка екнуло у меня сердце.
– Уехал, да. Сюда в семь утра примчалась Ульрика. Она была вне себя от ярости. С ней тут случилась самая настоящая истерика. Все допытывалась, что такого я наговорил Фрейзеру, что заставило его быстро собрать свои манатки и в тот же вечер отчалить прочь без нее.
– Так он не взял ее с собой?
– Нет. Более того, он заявил ей, что между ними все кончено и что в Канаду он возвращается один. Ульрика уверена, что я вылил на нее ушаты грязи, вот он и передумал. Я удивлен, что вы не слышали наших криков.