Сестра милосердия

— Бесполезно. Сергей занимает такой пост, что я нигде не смогу избежать служебных отношений с мужем.

— Должен быть выход, — сказала брюнетка растерянно, — какая из тебя домохозяйка, Кать?

Та только пожала плечами.

— Нет, правда! Ты так горячо боролась за свободу женщины ради того, чтоб самой попасть в капкан? Так вот что я тебе скажу: никакой заслуги нет освободить несчастную одинокую женщину. Ей ведь все равно нечем заняться, и от злобы и тоски она наворотит таких дел, что лучше бы сидела дома. А вот доказать счастливой жене и матери, что она полноценный член общества и может горы своротить, а не только варить обед и стирать пеленки, это дорогого стоит!

— Ну, когда я докажу это сама себе, то вернусь и сворочу чего-нибудь… А пока считаю, что принесу больше всего пользы, если создам Сергею наилучшие условия для работы. Чтобы он думал только о делах и ни о чем больше мог не беспокоиться.

Тут поднялась немолодая приземистая женщина с учительским пучком на затылке.

— Вот так вот, — сказала она прокуренным голосом, — что за смысл воспитывать в женщине революционера, если ее мировоззрение полностью меняется после ночи любви?

Она хрипло засмеялась и приобняла новобрачную.

— Но любовь слишком хлипкая опора. Сегодня есть, завтра нет, — заявила брюнетка, — нужно уметь наслаждаться ею, но не зависеть от нее.

Этого Элеонора уже не выдержала:

— Пожалуйста, давайте не будем сегодня убеждать новобрачную в эфемерности любви.

Они довольно мирно попили чаю, и при первом удобном случае Элеонора стала прощаться.

— Я вообще хотела поговорить с тобой наедине. Правда, эти спорщицы не скоро разойдутся…

Подумав немного, Катерина взяла из комода ключ и открыла комнату Архангельских:

— Здесь побеседуем, пока они Троцкому кости перемывают. Давай, устраивайся на диванчике.

Элеонора заметила, что ничего не изменилось в обстановке с тех пор, как она была тут последний раз.

Усадив ее на диван, Катерина сходила за чаем и папиросами.

— Сергей сказал, что Константин Георгиевич просил позаботиться о тебе, а его просьба для нас свята.

— Спасибо.

— Сергей очень хороший человек, но он всего лишь мужчина и не понимает, что забота — это не только помощь. Прости, я, может, путано говорю, но человек не должен быть один. Должны быть люди, с которыми он может поделиться своим горем. Вот мы с Сергеем именно такие люди для тебя. И не только потому, что Воинов просил. Точнее, вообще не потому. Мне ты жизнь спасла, а Сереге просто нравишься.

— Спасибо, — повторила Элеонора.

— А, да брось ты эту чопорность! Я вижу, после того как тебя выпустили, ты ходишь, будто в воду опущенная. Что случилось с тобой?

Элеонора пожала плечами:

— Ничего. Подержали, не нашли доказательств вины и выпустили.

— Да?

— Да.

— Не хочешь рассказывать?

— Мне казалось, что я держу себя в руках и выгляжу достойно. Неужели это не так? — обеспокоилась Элеонора.

— Нет, выглядишь нормально, но я помню, какая ты была до ареста. У тебя глаза потухли. Расскажи, в чем дело. Я знаю, что ты думаешь. Мол, если бы она мне такое рассказала, я бы ничего не смогла придумать, как ей помочь, значит, и она не сможет, так какой смысл говорить, верно?

Элеонора только покачала головой и, чтобы скрыть замешательство, взяла папиросу. Катерина словно прочитала ее мысли.

— Так вот есть смысл. Даже просто рассказать, и то станет легче на душе. А потом, вдруг есть способ, о котором ты не знаешь, а я знаю?

— Нет такого способа.

— Ну хорошо, тогда я тебе расскажу.

— Вы не обязаны мне исповедоваться.

— А я вот хочу, потому что доверяю тебе! Можно? — не дожавшись ответа, Катерина продолжала: — Я рано осталась сиротой и воспитывалась в доме двоюродной сестры, которая была много старше. Так вот, не вдаваясь в подробности, скажу, что пятнадцати лет меня совратил ее муж.

— О боже! — Элеонора взяла Катерину за руку.

— Да, было такое дело. Сначала упрашивал, потом угрожал, а после взял силой.

От сострадания Элеоноре стало почти физически больно. Неужели Кате пришлось пережить то же самое, что и ей? Да нет, ей, пожалуй, было много хуже, ведь она была еще совсем ребенком…

— Наутро я убежала из дома. Помню, ходила по набережной возле Исаакиевского собора и думала, что жизнь кончена. Это смешно, но я до сих пор там бывать не могу, сразу воспоминания накатывают. Наверное, я утопилась бы в конце концов, но меня подобрала одна женщина, отвела к себе, чаем напоила. Я тоже ничего не хотела рассказывать, а потом решилась, и, знаешь, сразу будто кол какой-то из сердца выдернули. Не то чтобы сильно легче стало, но я поняла, что могу жить дальше.

— Господи, как же вы справились…