Сестра мисс Ладингтон

Ида не слышала, как Пол подошел к двери, и не подозревала о том, с каким восторгом тот любовался ею. Когда же Пол подумал, что видит перед собой девушку, которая вскоре может стать его женой, то от любви у него перехватило дыхание и закружилась голова. Он чувствовал себя просто потрясенным, осознавая всю меру дерзости своих надежд когда-либо иметь возможность назвать эту дивную красавицу своею… В конце концов, не отважившись войти, он просто сбежал, выйдя в ночную тьму, чтобы немного успокоиться.

Поскольку у Пола не было никакого опыта в налаживании контактов с женщинами и в более или менее безобидном флирте, то волшебство женского очарования еще было в состоянии воздействовать на него со всей своей первозданной силой, а жизнерадостная восприимчивость его характера к красоте не успела еще потерять свою изначальную свежесть. В течение приблизительно часа он прогуливался по темным и безмолвным улицам деревни в ожидании, пока не успокоится непривычное возбуждение и пока он не сможет вновь руководить своими чувствами и поступками.

Когда Пол наконец вернулся в дом, нервы его были до предела напряжены, так как во время прогулки он принял решение испытать свое счастье. Ида все еще находилась в комнате для гостей.

После разговора с Полом мисс Ладингтон была возбуждена едва ли меньше, чем он сам. То живое и теплое участие, с которым она наблюдала в течение прошедших недель за трогательным обожанием Полом Иды, как бы удваивалось. Проецируя себя на Иду, мисс Ладингтон воспринимала восторженное отношение Пола к девушке, как к самой себе, и в то же время оставалась сторонним наблюдателем. Ей казалось, что у нее те же переживания и те же мысли, которые, как она подозревала, должны были переполнять Иду.

Мисс Ладингтон воображала, что между нею и Идой установилась этакая телепатическая связь, позволяющая ей абсолютно точно знать о Том, что творится в душе девушки. Таким образом, она верила в исключительность и совершенство этой связи и считала, что никогда еще не существовало такого взаимопонимания между другими душами. Да и как можно было ожидать меньшего, когда речь шла о таком, как у них с Идой, родстве? Их взаимопонимание она рассматривала не иначе, как отражение связей, объединяющих на небе различные души одного индивидуума.

Никогда в жизни мисс Ладингтон не было ничего, что можно было бы назвать серьезной любовью. И вот теперь, на закате своих дней, она благодаря своему магическому единению с Идой как бы на собственном опыте знакомилась с тем, что такое нежная страсть.

После ухода Пола мисс Ладингтон осталась в комнате одна. В своих мыслях она представила себя на месте Иды. Ей казалось, что она знает, какие слова Пол скажет ей и с какими чувствами эти слова будут выслушаны. Она не сомневалась в том, какой ответ получит Пол и в какую форму он будет облечен. Щеки старой девы зарделись, дыхание стало прерывистым, и, как в дни мечтательной юности, ее поблекшие глаза несколько затуманились.

Она была еще слегка возбуждена, краска еще не схлынула со щек, когда до нее дошло, что в дверь легко стучат. После разрешения войти на пороге появились Пол и Ида.

Немного раскрасневшаяся Ида слегка склонила свою головку, и длинные ресницы спрятали в тени ее взгляд. Так и стояла она, несколько наклонившись вперед, и ее удивительно красивые руки беспомощно свисали вдоль бедер. Она производила впечатление пленницы, а Пол, нежно полуобнявший ее за талию и держащий за руку, был похож на гордого своей добычей завоевателя.

— Не знаю, наяву ли все это, — сказал он, — а потому я привел ее к тебе, чтобы ты сама все увидела и услышала. Ида говорит, что хочет стать моей женой.

Глава тринадцатая

И верно, ухаживания Пола за Идой начались лишь в тот вечер, когда он смог обнять ее в качестве обрученной невесты. Если она и прежде называла его своим любимым, то, несмотря на это, он со своими знаками внимания всегда держался вдалеке от нее. В проявляемом им внимании было достаточно страсти, но все же в его отношении к ней было слишком много немого обожания, для того чтобы можно было говорить о настоящем ухаживании. Однако в ночь их обручения его любовь несколько утолила жажду, испив с ее губ тот жар, что, без сомнения, имел чисто земное происхождение. Теперь рядом с ним было уже не то полумистическое существо, которое он обожествлял. Под одной крышей с ним жила женщина, и эту женщину он мог целовать. Он мог целовать ее хоть тысячу раз на дню, абсолютно открыто, и это не было святотатством. Теперь он мог целовать не только ее руку, рукава или подол платья — он мог целовать ее в нежные, горячие губы.