Сестра моего брата

Филин, вскинув голову, внимательно наблюдал, как я кашляю, фыркаю и чихаю, точно вытащенный из проруби котёнок. В ответ на возмущённый взгляд фейри удовлетворённо улыбнулся и, помедлив, всё-таки приподнялся, позволяя мне выскользнуть из-под него.

Наконец-то нашарив проклятую ручку, я змеёй вывернулась из машины, вытянула за лямку в последний момент ухваченный рюкзак, поспешно отошла на пару шагов от всё ещё открытой двери. Рука скользнула в карман, через разрез в ткани, к прижавшемуся к бедру тонкому осиновому стилету. Лишь ощутив в ладони неумолимость древесной магии, я обернулась.

Тёмный, с отголоском огненного золота фейри по-прежнему лежал, растянувшись через два сиденья, и янтарные глаза его смеялись.

— Оно было приготовлено для твоей же пользы, птенец.

— Оно всегда для моей пользы, — мрачно сообщила я. — И всегда выясняется, что слово это можно понимать по-разному.

Он засмеялся уже вслух — впервые на моей памяти. Глубокий, озаривший силу винными всполохами, звук, странной дрожью отозвавшийся в моём теле.

Ещё один шаг назад.

Глубокий поклон — Аламандин могла бы гордиться идеально выполненными требованиями этикета. Мне редко удаётся их соблюсти.

— Я благодарю вас, Властвующий-в-Небесах. За всё.

Он вдруг без предупреждения снова стал серьёзен и мрачен.

— Не стоит, Дарья. — Одно движение, слитное, нечеловечески быстрое, и фейри вновь сидел, собранный и отдалённый. — Иди, пока ещё можешь уйти.

Я замялась. Но подтекст был слишком ясен — убирайся, пока отпускают. А то ведь могут и не пустить. Ещё раз поклонившись, я сбежала, с демонстративным достоинством, но от этого не менее позорно.

Шагов сто ноги послушно несли меня, хотя глаза и не видели, куда именно. Затем, у любимой клумбы, колени подкосились, и я не то села, не то упала на цепь ограды. За спиной затих шелест отъезжающего автомобиля.

Подняла дрожащую руку, прикоснулась к губам. К своим горящим, вдруг ставшим неестественно чувствительным губам.

Это не может… Это ведь не может быть то, что я думаю. Правда?

Ему просто нужно было заставить упрямую девчонку выпить. Общаясь с Аламандин, я стада настоящим виртуозом в том, как увиливать от зелий. Госпожа знала, как с этим боротъся, но для филина единственным способом было застать меня врасплох, заставить растеряться, потерять те секунды, когда чужую магию ещё можно было обезвредить, не допустить, изменить. И умелый тактик нашёл самый простой путь. Вот и всё. А неизвестно откуда взявшийся улюлюкающий подросток в моём сознании может замолчать. То есть совсем замолчать. В смысле, заткнуться наконец и дать мне подумать!

— Вы позволите спросить, что именно обещала вам моя госпожа?

— Тебя.

Нет. Филин Маккиндера? Не может быть, потому что… просто не может, и всё.

Это даже не смешно. Совсем.

Непрошеными хлынули и другие, более ранние воспоминания.

Бело-серебряная, наполненная свитками, гербариями и магией классная комната, рассчитанная на одну ученицу. Высокий стул и пюпитр. Огромная книга, причудливую вязь на страницах которой я пыталась изучать.

Знакомый стук каблуков — Аламандин врывается в класс в шелках парадоксов и глубинных океанских течений.

— Властвующий-в-Небесах уже покинул вас, госпожа? — я всё ещё злюсь на филина за то, что он влез, когда его никто не просил, и спас совершенно не нужную мне жизнь. Ну и за то, что он опять на целый час заперся с дамой Аламандин, а меня теперь и знать не хочет, тоже, наверное, злюсь.

— С этого дня птице мастера охоты запрещено появляться в моём замке, — неожиданно заявляет нелогичное существо, владеющее теперь моей судьбой.

— Госпожа?..

— Ты ещё не готова, — непонятно зачем постановляет леди-рыцарь и передёргивает окутанными туманом плечами, закрывая эту тему раз и навсегда. Подходит к пюпитру, склоняется над страницей. — Итак, вернёмся к чарам долгого сна…

Мои щёки горели, и я поднесла к ним ладони, пытаясь хоть как-то унять жар.

— Вы позволите спросить, что именно обещала вам моя госпожа?