Сестра моя Боль

Упакованное в плед зеркало положили на заднее сиденье, рядом уместилась Маргарита, и Руслан видел, как она на него с опаской косится. Потом она, откинув голову на спинку сиденья, заснула и спала всю дорогу, приоткрыв рот. Казик опять молчал, только насвистывал.

Полковник изменился. Обухов ожидал увидеть его сильно постаревшим, но он, напротив, приободрился и даже помолодел. Что-то новое появилось в его осанке и движениях – раньше он был прям, сух и точен, как и подобает военному, теперь же в его фигуре появилась какая-то вибрация, он даже пританцовывал на ходу. Впрочем, Руслан обратил на это внимание не сразу – так удивил его дом, хорошо и небрежно обставленный. Маргарита тоже озиралась, мало что соображая спросонок. А вот Казик, видимо, был тут своим человеком – он сразу прошел в глубь дома, очевидно, на кухню. Вскоре из нее донесся аромат свежесваренного кофе.

– Проходите, проходите сюда, – бормотал полковник, принимая Маргариту под локоток. – Не желаете прилечь? Тут диван. Давайте я накрою вам ноги. Не беспокойтесь. Вам удобно?

Ого, а полковник-то не такой уж женоненавистник!

– А ты, друг мой, что стоишь, как не родной? Поставь зеркало в угол и присаживайся. Казик сейчас даст нам кофе, и мы поговорим.

– Как вы это угадали? – удивился Руслан, пристроив, куда было велено, завернутое в плед зеркало.

– А, да какая разница. Потом объясню. Ну-с, пришла беда, откуда не ждали?

Невидимая рука сдавила Руслану горло, и он почувствовал, что вот-вот разрыдается. Его выручила Маргарита. С того самого момента, как ее разбудили и все вошли в дом, она была странно притихшая, Руслан думал – еще не проснулась, но у нее были совершенно не сонные глаза, и она смотрела на полковника едва ли не влюбленно, и исполняла все его мягкие указания, и сжимала его руку.

– Ах, как хорошо! – тихо сказала она. – Мне было холодно, а теперь тепло. Мы пришли в нужное место. Вы нам поможете, да?

– Да, – ответил полковник и провел рукой над лицом Маргариты, как будто смахивая невидимую паутину, и она улыбнулась ему слабо и благодарно, как никогда не улыбалась Руслану ни одна женщина. У него снова защипало глаза, словно в них бросили песок, и Обухов отвернулся, сделав вид, что интересуется шахматной доской на столике. Фигурки были замечательные – выполнены в виде египетских богов. Незаконченная партия, когда он изучил ее внимательнее, зазвучала как древняя, таинственная, непостижимая мелодия… И вдруг Руслан понял, что для этих шахмат нужно четыре игрока.

– Енохианские шахматы, – заметил вошедший с подносом Казик.

– Что?

– Енохианские шахматы. Это как чатуранга[3]. Только двое из игроков должны быть духами. Вот этими, желтыми и красными, играли наши… гости.

– Кажется, красные выигрывают, – оценил ситуацию на доске Руслан.

– Еще бы, – обиженно хмыкнул Казик. – Это же Билли Йейтс[4]! Знакомы его стихи:

Вотще, вотще! терзает темноту
Ожог свечи, и водопад гремит;
В камеи глаз укрыв свою мечту,
Отец наш Розенкрейц в могиле спит.

– Знаю, – кивнул Руслан.

Удивляться не было сил. Он взял чашку с кофе и отошел к стене рассмотреть фотографии.

На них, во всяком случае, духов не было. Группа мужчин, одна дама, с искусственной непринужденностью расположившаяся в высокой траве. Руслан сразу узнал полковника. На фото он был совсем молодым человеком. Остальные на первый взгляд показались ему незнакомыми, но, приглядевшись, он понял, что мужчина с раскосыми глазами и длинной седой бородой, похожий одновременно на китайского мандарина и на злого колдуна, не кто иной, как Николай Рерих.

– Узнаешь кого-нибудь? – негромко спросил полковник.

– Вас узнал, Василий Семеныч. Рериха узнал. Это Луначарский, так? А этот, бритый, с толстым носом, кажется, Яков Блюмкин?

– Молодец. Женщина в белом – жена Луначарского. Наталья Луначарская, сиречь баронесса Розанель. Интереснейшая история приключилась у меня с ея покойным супругом, бароном Розанелем. Напомни, потом расскажу. А вот этот типчик тебе знаком?

«Типчик» был красив – с тонкими чертами смуглого лица, с ясным взором, во френче и какой-то непонятной черной шапочке.

– Не знаешь? То-то. Это, друг, Глеб Бокий. Глебушка. Мой непосредственный начальник был. Глава спецотдела ОГПУ. Самой могущественной силой был этот отдел в иные времена, так-то, друг… А вот его узнаешь?

На этом снимке Семенец стоял за спинкой кресла, а в кресле сидел старик не старик, поп не поп – борода веником, косоворотка, безумные бельма глаз…

– Неужели Распутин?

– В точку, парень. Необыкновенный был человек. Правда, общаться с ним было сложно. Мыться он уж очень не любил.

И тогда Руслан задал вопрос, который стоило задать уже давно:

– Да кто вы такой, полковник? И сколько вам, черт возьми, лет?

Рассказ Василия Семеновича Семенца