Сестра Моника

В отличие от своих литературных предшественников, например, близкого по времени французского романа либертинажа, в центре «Сестры Моники» не столько вопросы политики (вопросы политики, что вообще было характерно для немецкой ситуации, заменяются здесь вопросами эстетики) или философии, хотя философия и критика идеализма играют в романе весьма существенную роль (единственный исследователь текста «Сестры Моники», итальянский литературовед К. Магрис, говорит в связи с романом даже о негативной теологии, подобной той, что предложил де Сад), но, скорее, классификация и анализ стремительно умножающихся типов женской сексуальности — отсюда невероятное, особенно с учетом объема фрагмента, обилие женских персонажей. «Нормальная» женщина, девочка-невеста, триба-да, бисексуальная женщина, распутная мать — вот лишь некоторые сексуальные типажи, появляющиеся в романе. При этом женское тело перестает быть местом, как это было характерно для всей предшествующей эротико-порнографической традиции, связи мужчин — персонажей или читателей — в пароксизмах удовольствия. Скорее наоборот, несмотря на различие типажей, у всех описываемых тел обнаруживается нечто общее — их изъян — чрезмерная сексуальность, разрушающая мужские союзы (ср. вставную новеллу о Мехмете Втором, стр. 90) и приносящая «сильному полу» несчастье — к концу XIX века эта фантазия всецело завладеет европейской культурой.

«Рассказывать» и «переживать» — это и отсылка к популярному в годы выхода «Сестры Моники» жанру романа воспитания. Типичный роман воспитания, Bildungsroman сложился под влиянием «Годов учения Вильгельма Мейстера» (1795-96) И.-В. Гете. Разумеется, этот жанр неслучайно оказался так востребован буржуазной идеологией XIX в. — слово Bildungsroman можно перевести и как «роман формирования» — ведь он, по сути, отражает процесс рождения современного субъекта. В центре повествования здесь обычно был протагонист-мужчина, буржуа, жизненный путь которого прослеживался с детства или отрочества до того момента, как — пройдя ряд инициаций -герой становился полноценным функциональным членом общества. Балансируя между различными культурными оппозициями, герой такого романа приобретал самое главное — знание о большом мире и о собственном месте в этом мире. Это знание, разумеется, включало в себя и представление о сексуальной норме: протагонист романа воспитания нередко сталкивается с различными проявлениями сексуальности, чтобы к концу романа научиться управлять своими желаниями и стабилизировать свою «нормальную» сексуальную идентичность.

«Сестра Моника» — своего рода извращенный воспитательный роман. (В этом отношении он является верным продолжателем традиций эротикопорнографического романа, словно тень сопровождавшего современный буржуазный роман с самого момента его зарождения, улавливая все его тенденции и с блеском пародируя его актуальные формы.) Извращенный не столько потому, что здесь он скрещен с сентиментально-готическим жанром: как в готическом романе, в центре повествования в «Моники» преследуемая героиня, но в первую очередь потому, что финальной точкой развития героини становится не интеграция, а исключение из большого мира — уход в монастырь. Деятельность на благо общества — кульминация жизни героя воспитательного романа — соответствует здесь иллюзорной афункциональности — сменой имени и отказом быть вовлеченной в сеть социальных отношений и служить обществу, замкнутостью на себе и собственных удовольствиях: «Поэтому-то я и выбрала монастырь, лучше я буду с помощью десяти своих пальчиков и прочих утешителей семь раз в неделю забывать о том, что существует на свете сильный пол». Разумеется, и это лишь видимость: рассказывать о женской сексуальности, заодно пробуждая желание в наших телах — и есть та самая полезная функция героини.