Сестра Морфея

— Сегодня и сейчас. В девять тридцать они должны быть здесь. Вас тоже потревожат, но вы не волнуйтесь. Это для проформы. На вас там даже намёков не делали, вы чиста, как бриллиант.

— Это я и так знаю, но мне что — то страшно. Чувствую в себе неведомую вину.

— Так нередко бывает с честными людьми, а вот преступники себя никогда виноватыми не чувствуют, пока их за кадык не возьмут, — для убедительности она слегка сдавила двумя пальцами своё горло

— Людмила Ивановна, — сжалась в кресле Гордеева. — Меня осенило, никакой вы не тренер, — вы работник органов. У вас разговор, какой — то правоохранительный, веет уголовным кодексом. Скажите, я в точку попала?

— Вы попали в моего мужчину, у которого я как дьяволица хотела купить душу, но она оказалась непродажной, отдал её вам без денег. Но, не взирая, на это я всё равно люблю его, пускай без ответа. Но это моя любовь и ей я дорожу. А вы всё равно сломаетесь. Он не безвольный тюфяк, а исполин. Сильные мужчины тем более с правильными мозгами не могут долго любить слабых женщин. Позабавятся и идут искать себе подобных дурёх. Запомните слабая женщина, не может быть верной по жизни. Это кстати его выражение.

— А почему вы решили, что я слабая женщина?

— А где вы видали сильных блондинок? — парировала она.

— Так сразу ответить трудно, но, наверное, Екатерина вторая была очень сильной?

— Катька была властной, но не сильной, а вот в отношении плотской любви была очень слаба. И стыдно вам этого не знать.

— Людмила Ивановна, вы меня поражаете сегодня своей эрудицией. У меня такое впечатление, что вы до этого времени носили на себе маску чудачки. А сегодня её решили снять с себя.

— Это не маска, а моя истинная личина. Признаюсь, я не совсем житейская и коммуникабельная женщина. Хотя дикаркой себя не считаю. Мне сорок три года, выгляжу, наверное, на тридцать пять. И у меня до сих пор нет подруг. С родственниками живу, как собака, — даже с отцом иногда враждую. Вчера вечером у меня брат умер, и я не могу понять жалко мне его или нет. Скорее всего, нет. Мы с ним вылезли только из одной дырки, а жили по своим правилам. Это примерно выглядит так. Два червяка живут в одном яблоке, набираясь силы для рывка, а как скушали его, поползли в разные стороны.

— Людмила Ивановна примите мои искренние соболезнования. Всё — таки родной брат скончался. Может вам помощь, нужно, какую — то оказать?

— От помощи не откажусь. Но он сам виноват в своей смерти. Ему в конце сентября надо было в больницу ложиться, а он проигнорировал это правило здоровья, какое ему предписали врачи. Вот и нашёл себе смерть в сарае. У него начался приступ эпилепсии, а там у него моток колючей проволоки лежал, вот он и упал на неё, пробив себе сонную артерию.

— Слушать про смерть всегда печально, а сколько ему лет, было? — спросила Гордеева.

Людмила Ивановна задумалась, — затем неприятно задвигала своими выщипанными бровями. Как показалось Гордеевой, этот мимический жест возник именно от её вопроса. И она сразу пожалела, что спросила про возраст брата.

— Он на год старше меня, — произнесла Шабанова. — Платон мне всегда говорил, что если прохожий интересуется возрастом покойного, и узнав, что усопший старше его — завидует, а если младше, — радуется. Говорил, что некоторые бабки без приглашения ходят на чужие похороны и на поминки, не ради ритуала, а для подпитки своего дряхлого организма. Они словно пиявки, мысленно отсасывают трупную кровь у долгожителей. И вспрыскивают свою лимфу молодым, чтобы им жилось на том свете уютней. И вы знаете, он хоть и балагур, но я ему верю. Обладать такой тонкой проникновенностью, дано только людям оттуда, — подняла Людмила Ивановна палец вверх. — Это не пережёванная философия, это божий дар!

В это время у неё, губы сжались до посинения, а на глазах отразилась бесовская ухмылка, от которой Гордеева просто-напросто напугалась.

— Я не прохожая, и мы виртуально с вами возможно молочные сёстры, — оправилась Людмила Фёдоровна от секундного испуга. — И мой интерес о возрасте вашего брата не подпитан даже близко, как вы говорите к божьему дару Платона. Это всего лишь капелька сожаления человеку преждевременно ушедшего в иной мир. И вы сами сказали, что Сергей Сергеевич, балагур. Больше того я добавлю, что не просто балагур, а балагур — импровизатор. У него одновременно могут быть глаза мыслителя, а сердце неукротимого шкодника. Вот таков наш с вами Платон.

— Вижу, вы успели его до конца раскусить, но запомните, вас он распознал раньше. Он даже при суете ловит флюиды человека, который находится рядом. И читает телепатически ваши мысли.