— Нормальная, — бодро ответила Алька, сдувая росинки буса, а может, пота с верхней губы. — Знаешь, Толик как-то высчитал, что у нас двести двадцать дней в году облачно. Вот! Толик сказал, что это только у нас и нигде больше, во всем-всем свете… Вообще у нас такой остров, ого!
— Еще бы.
— Ага! И сто сорок дней в году штормит. Если хочешь знать, то мы тут самые штормливые во всем-всем… Топай-топай, хвастунишка.
— Топаю-топаю. А когда бетонировать бассейн будем, а?
— Будем, все будем делать.
Время от времени их навещал Борис. Был он то возбужденным, радостным, и Волков ожидал, что он скажет: «Собирайся, старик, где твой смокинг? Мы с Леной приглашаем тебя…», то выглядел мрачным, и Волков понимал: рановато еще рыться в рюкзаке, разыскивать галстук. Да, что-то у них не клеилось. Спрашивать было неудобно, а Борис помалкивал, да и бог с ним… и с Леной тоже. Два раза и Волков с Алькой ходили к Борису в бухту Каланью, возились с котлованом под бассейн: обшивали его досками под бетонирование; и дома дел было предостаточно, да каждодневные обходы бухты, наблюдения, в общем, летели деньки…
Задумавшись, Волков натолкнулся на остановившуюся Альку, и та зашипела на него, как рассерженная котиха, отпугивающая песца от своего котенка. Пришли уже?
…Узким туманным ущельем они спустились к бухточке Седого. С нависших скал стекали мутные, холодные ручьи и свешивались космы побитой бусом, поникшей под тяжестью влаги травы.
— Ребенок уже у них, — зашептала Алька, когда, пригибаясь, он подошел к ней и присел рядом, за камнем. — Ма-аленький, хо-орошенький.
И без бинокля все было видно, однако Волков достал его из футляра и увидел толстую, добродушную морду Седого. Левый глаз у него слегка заплыл, как будто подбитый в драке, а на толстой щеке алел свежий укус. Сложив на груди лапы и широко раскинув задние, Седой спал, покачиваясь на спине в мелких волнах. А рядом с ним так же на спине лежала самочка с ка-ланенком на животе. Малыш тоже спал; хорошо были видны его закрытые глаза и смешно разбросанные лапки. Малыш был толстый и упругий на вид, как японская плюшевая игрушка. А мама проснулась. Оглядевшись, каланка начала вылизывать языком мордочку малышу. Каланенку хотелось спать, он отворачивался, пытался уткнуться черным носом матери в грудь, но мамаша была настойчива: решив, что пора кормить своего толстяка, она взяла передними лапами, как руками, голову каланенка и приподняла ее. Тот расстроенно запищал: видно было, как раскрылся маленький розоватый рот. Ну конечно же, он пищал, потому что Седой открыл глаза, зевнул и, судя по всему, заворчал. Каланка, повернувшись к нему, выслушала Седого, а потом еще более энергично начала вылизывать малыша. Обмыв языком ему голову, она перевернула его на спину. Тот, капризничая, дрыгал лапками и пытался свернуться клубком, но мамаша, положив каланенка поперек своего живота, облизала ему вначале один бок, потом другой, затем под хвостиком. Каланенок немного пришел в себя. Он сел, потянулся и, уже балуясь, повалился опять на бок. И тогда мать вдруг нырнула. Услышав всплеск воды, Седой покрутил головой и тоже нырнул. Но беспокоиться было нечего. Каланка вынырнула, каланенок все так же лежал у нее на груди, а рядом возле его головы виднелось несколько морских ежей. Мать раскусила один, но в это время она отвернулась, и Волков не заметил, ест ли она сама или кормит малыша.
В воду упали светлые скорлупки. Седой вынырнул. На его груди тоже возвышалась грудка фиолетовых морских ежей. Фыркнув и быстро утерев себе морду лапами, Седой принялся за ежей. Большая чайка вдруг ринулась к воде, пытаясь на лету украсть у Седого ежа, но тот, как от мухи, отмахнулся от нее лапой, и птица с пронзительным криком улетела.
— Идем. У нас еще много дел, — зашептал Волков.
— Ага, идем, — ответила девочка. — Как бы мне хотелось подержать в руках каланеночка. Вот бы приручить его, правда?
Волков огляделся. Что-то изменилось в природе. Туман все так же тяжелым, плотным пологом лежал на окруживших бухту горах, он как бы сглодал их острые вершины, и горы казались перевернутыми вверх килями теплоходами, но теперь туман был не пепельно-серым, а слегка розоватым, будто подсвеченным изнутри.
— Розовый туман видишь, да? — сказала Алька. — Вечер будет солнечным. Вот честное слово! И день завтра будет хороший, вот увидишь.
Выбравшись из ущелья и пройдя с полкилометра вдоль океана, они остановились на высоком травянистом склоне. Внизу, на лайде, спали морские львы. Лежбище их находилось несколько в стороне от пляжа котиков, но, как уже заметил Волков и записал в «Журнал наблюдений», порой то несколько львов затесывались в котиковое лежбище, то кто-то из молодых котов устраивался рядом со львами.