Сестра Ноя (СИ)

— Видите, он сам сознался, – обрадовался Коля. – Давай, Юрочка, занимай почетное место у плиты. – И сам взял картофелину и пустил на нее струю воды из-под крана.

— Когда закончишь мыть, – сказал Юра, сверкая столовым ножом, – дай мне знать.

Маша смотрела на них, иронично улыбаясь.

— Чем я тебе знак подам? – спросил Коля. – Видишь, у меня руки заняты, а на глазах очки.

— Кстати, почему?

— Во–первых, вчера опять смотрел фильм «Большой Лебовский» – я у него учусь позитивно относиться к неприятностям и всюду носить черные очки – это классно. А во–вторых, у меня воспаление очень радужной оболочки глаз.

— Тогда, – протянул задумчиво Юра, – моргни мне третьим глазом. Я попробую уловить тонкие вибрации твоего биополя и сделать соответствующие оргвыводы.

— Да бросьте вы спорить, господа мужчины! – воскликнула Маша. – Женщина вам поможет. – И без лишних слов отодвинула Колю от мойки и принялась за приготовление обеда.

— А вы чего такие кислые? – спросил Юра, пристально посмотрев на пару друзей.

— Как сказал великий Гоголь или кто-то из нашего барака: «Страдающее сердце – орган внутреннего сгорания!» – изрёк Коля, подняв растопыренную ладонь на манер древнегреческого оратора.

– …А перегар по утрам – трагическое последствие, – добавил Василий.

— И кто же на этот раз заставил страдать ваши пламенные сердца?

— Знамо дело – Валька. Уж больно замуж ей хочется. Аж трясется вся! Как треска заливная. Юра, возьми её за себя замуж, а? А что, девка чистая, в баню по субботам ходит. А хозяйственная!.. Лучшая бражка и самые хрустящие огурцы – у неё! Правда, рука тяжелая, – вздохнул Вася, потирая несимметричную скулу. – Это в ней от переизбытка здоровья.

— Тогда начнем с лекарства, – сказал Юра, выставил пиво и разлил по граненым стаканам.

— За ушедшую молодость! Не чокаясь. – Вася привстал и вежливо, на полусогнутых, втянул пенистое содержимое стакана.

— Наше пролетарское гран–мерси, – ответствовал Коля, промокая вафельным полотенцем усы.

— Хорошие у нас гости! – констатировал Василий.

— Хорошие, – согласился Николай.

Тогда Юрий налил еще по стакану пенистой влаги и вопрошающе поднял глаза.

— Очень хорошие у нас сегодня гости! – сказал Василий.

— И верно, очень хорошие! – кивнул Николай, улыбаясь всем фасадом.

Мне досталось резать колбасу и наблюдать за подозрительным перемещением огромного рыжего кота в сторону тарелки с нарезкой. Он медленно по–пластунски «шел на запах», улавливая струю воздуха, исходящую от свежей московской колбасы, бдительно прижимаясь к стене, чтобы его не заметили. В это время пушистая черно–белая кошка возлегала на тумбочке в углу кухни и оттуда наблюдала за операцией, надеясь на свою законную долю добычи. В целях профилактики правонарушений, я отрезал два толстых куска колбасы и положил под нос кошке и коту – они сразу прекратили криминал и приступили к завтраку на законном основании.

Мое внимание переключилось на портрет Василия, висевший на стене, – небрежный набросок углем, нечто среднее между карикатурой и расплывчатой японской картиной суми–э, написанной тушью по мокрой рисовой бумаге.

— Это полотно гениального художника Анатолия Зверева, – сказал Василий, заметив направление моего пытливого взора. – Писал экспромтом – окурком папиросы марки «Север» на оберточной бумаге второго сорта из-под ливерной колбасы по цене 64 копейки за кило. Я с ним на ступенях Сорокового гастронома «жигулевским» поделился, а он в благодарность предложил: «Позволь тебя изувековечить!» А потом предупредил: ты его не выбрасывай, вот помру, эта картинка будет стоить как «роллс–ройс». А когда прочел на моем лице иронию, мэтр объяснил, что история живописи свидетельствует: чем более художника ругают и гонят при жизни, тем дороже после смерти становятся его картины. Так что теперь я богач! – Оглянулся по сторонам, смущенно кашлянул в кулак и исправился: – Мы теперь богачи!

Издалека, от входной двери в нашу сторону сначала по деревянному настилу пола, а позже по всем несущим конструкциям барака пронеслась дрожь. Все как один вскинули глаза на Василия.

— Претендент, – сухо отрезал тот.

— Претендент – на что? – полюбопытствовал я.

— Ох, на многое! Всюду найдется такой человек, которому много надо. Поэтому для сокращения времени на оглашение списка, просто – претендент!

В столовую вошла основательная женщина, лет от семнадцати и выше, улыбающаяся белыми крепкими зубами, полными бордовыми губами и округлым лицом. Она сияла всем сразу, при этом, мужчинам интимно, а Маше – вопрошающе.

— Вот я хотела спросить, – почти кричала она зычным голосом сильной молодой женщины. – Не, а чо такого! Меня послали, я бы сама ни за что!.. – Она подошла к Маше и, подбоченясь, обвела ее хрупкую фигурку атлетическим подбородком. – Вот это, что на вас – это где берут? Почем? И как называется?

— Господа, – воскликнул Василий, – позвольте представить: Бэла Альбертовна де Сад!

— Он шутит! – прыснула женщина. – Я Валентина Алексеевна Садовничева. – И снова обернулась к Маше. – Можно вас на минутку?

— А почему Бэла? – спросил я.