Сестра! Сестра?

Тело кричит об изнеможении, но мозг не хочет ничего слушать. Я просыпаюсь всего через пару часов, и голову тут же заполняют мысли о том, как пройдет встреча с Ромой. Вновь уснуть не получается.

С приходом утра я облегченно выдыхаю – наконец-то ночь кончилась.

Я приезжаю в Джексонвилл, нахожу кафе и оставляю машину рядом, под деревом.

Как выглядит Рома, я не знаю. Застываю у входа, осматриваюсь в поисках одиноких дам. Из-за столика встает высокая, хорошо одетая женщина в голубой блузке и белых брюках. Машет мне, я лавирую к ней между столиками.

– Рома Кендрик? – уточняю, когда подхожу.

Она протягивает мне ладонь для рукопожатия, тепло улыбается:

– Клэр, надо полагать. Присаживайтесь, прошу. Чай или кофе?

– Кофе, пожалуйста.

Рома подает знак официантке, та мгновенно приносит кофейник. Наполняет мою чашку, я добавляю в нее теплого молока, делаю глоток и смотрю на Рому.

– Спасибо, что вы согласились на встречу, – говорю.

– Должна признаться, мне как-то неловко. Я будто действую за спиной у Элис. Жаль, что ее самой тут нет.

– И мне жаль. Вы давно видели Элис?

– Уже несколько месяцев прошло. Мы тоже встречались тут, пили кофе. Я вручила ей адрес матери в Англии.

– Тогда с Элис все было в порядке?

– Да. Она очень обрадовалась адресу. Я не могла отдать его раньше, при жизни ее отца. Ему бы это не понравилось. Только поймите меня правильно. Патрик был хорошим человеком и всем сердцем любил дочь, но отказывался говорить об Англии и о матери Элис. Которая, как понимаю, приходится матерью и вам.

– Марион. Да, все верно.

Рома задумчиво помешивает кофе серебряной ложечкой.

– Скажите, почему ваша мама ни разу не связалась с Элис? Меня всегда это удивляло. Не понимаю, как можно отрезать себя от ребенка.

– Мама пыталась. У нее не было адреса отца. Он не сообщил, где поселился. Отец иногда звонил, но звонки становились все реже. Мама долго верила, что отец и Элис вернутся. Что у него просто затянувшийся отпуск…

Рома вновь впадает в задумчивость.

– Как же я, по-вашему, могу помочь? От Элис у меня давно нет вестей.

– Почему?

Я хорошо понимаю, что мои расспросы довольно назойливы. При других обстоятельствах я прощупывала бы почву куда осторожней, но сейчас мне не до дипломатии. Будем считать, что я веду очередное юридическое дело и вызываю свидетеля на откровенность.

– Вскоре после смерти Патрика заболела моя мама. Я вернулась назад в Джексонвилл, чтобы за ней ухаживать.

– Элис не просилась с вами?

– Нет. Она не захотела покидать свой дом. Честно говоря, решение переехать без нее далось мне непросто. Мы были очень близки, – продолжает Рома, теребя салфетку. – Помню, как я увидела Элис впервые. Этакая кроха-мышка – молчаливая, робкая. И огромные голубые глаза… Выглядела она ужасно печальной и потерянной, и сердце у меня сразу растаяло. Я поняла, что исцеление предстоит долгое, что душу малышки нужно вылечить, и мне это в общем-то удалось, однако Элис была такой тихой, мысли ее всегда оставались для меня загадкой. Девочку окружала аура глубокой печали. В детстве Элис почти не имела друзей, и, только став старше, она подружилась с Мартой. – Голос Ромы стал жестче.

– Марту вы, похоже, не одобряете.

Пусть Рома рассказывает дальше, пусть. Мне по-прежнему не хватает ясности.

Рома поджимает губы:

– К Марте прилагался немалый багаж. И я не про одежду от Гуччи.

– А про что?

– У Марты было тяжелое детство, что не такая уж и редкость. Подобное испытание выпадает на долю многих. Только одни выходят из него хорошими людьми, а другие – не очень хорошими. Для Марты верно второе. Я видела это с самого начала и предупреждала Патрика. Она прямо-таки влезла в семью, легко и быстро втерлась ко всем в доверие. Я пробовала предостеречь Элис, но ни она, ни ее отец ничего не замечали. Марта оказалась виртуозным манипулятором. Опасным даже. Она словно вросла в Элис, стала ее доппельгангером, темной тенью… Жуть. – Рома качает головой.

– У вас есть сын, – вставляю я.

– Откуда вы знаете?

– Из письма Элис к маме. Он не поддерживает с ней связь? – Возможно, я ступаю на опасную почву, однако не спросить не могу.

– Нет. Он писал ей в социальных сетях, но Элис удалила свои странички.

– У нее были странички в соцсетях?

– Да, фейсбук вроде бы. Точно, фейсбук. Натаниэль показывал мне там фотографии Элис.

– И долго она вела свою страничку?

– Не знаю, – пожимает плечами Рома. – Года четыре, наверное. С тех пор, как поступила в колледж. Раньше – вряд ли. Элис ведь девочка тихая, раньше у нее и друзей-то почти не водилось.

– То есть до этого она не пользовалась Интернетом не потому, что ей запрещали? Отец, например? Знаете, родители иногда против… – добавляю я, чтобы не вызывать у Ромы подозрений.

– Нет. Никто ей не запрещал. Натаниэль давно зарегистрирован в соцсетях, а мы с Патриком воспитывали детей одинаково. По нашему мнению, мы были одной семьей, а не двумя смешанными. – Рома подается вперед, сжимает мою ладонь. – Не хотела вас огорчать. Я знаю, что Элис – и ваша семья тоже.