Сестра (СИ)

— Жил — был один великий полководец, Аввакум Петрович. И когда его спросили, что ему надо, он так и ответил. Трава для коней, вода для людей, будущее для детей. Вот я такое будущее и строю. Где дети не будут по подворотням умирать, где будет войско, способное защитить Русь — матушку. Пусть мал я, да начало положено…

Аввакум кивнул.

— Да, и дети мои тоже учиться начали…

— Ежели против ты…

— Нет, царевич. По душе мне дела твои, вижу я, что это все от бога. Но о другом поговорить хочу. Ведаешь ведь ты, что Никон, пес смердящий…

Алексей вскинул руку. Этот момент Софья тоже предусмотрела. На самом деле у любой беседы не так много развилок и их можно просчитать. Например, если вы встречаете на улице соседку, о чем пойдет разговор? Погода, здоровье, дети, соседи… где-то так? Но уж точно не об андронном коллайдере, если это не два физика — ядерщика.

И уж точно можно было предсказать хулу в адрес хоть какого-то священника. Хоть бы и Никона, которого с некоторых времен Аввакум сильно не любил. И с чего бы это?

— Аввакум Петрович, ведь Собор его признал патриархом. А говорят, каков поп, таков и приход… можем ли мы хулить человека за то, что заблуждался он? Один Бог всеведущ, а мы грешные…

Вот тут протопопа осекло и сильно. Ведь действительно — патриарх, сами выбирали, сами слушались, а теперь такое… действительно, нехорошо как-то…

Нет, протопоп бы и покричал и поругался, но — на что?

На то, что Бог всеведущ? Что люди глупые? Что Собор… так и он ведь не последним человеком и был и есть. Да и глупцом себе перед Алексеем выставлять не хотелось. Успел уже протопоп оценить царевича, успел. Хотя и не подозревал, что оценивает его по совокупности с Софьей.

— и то верно, государь царевич. А только и грех великий на нем. Старые книги он править взялся, ересь латинскую в них внес…

Протопоп еще перечислил несколько случаев той ереси и замолк, глядя на Алексея. Царевич выслушал, не особо вникая и кивнул.

— правда твоя, Аввакум Петрович. А теперь скажи мне, что с этим делать надобно?

Ответ был прост и пространен. То есть слов-то было много, но суть одна и та же. Бороться с проклятой ересью, обличать и клеймить, разносить в пух и прах и еще потоптать ногами. А никониан презренных…

Алексей честно дослушал все до конца. Покивал. И уточнил:

— Братоубийственную войну развязать хочешь? Смуты нам мало было? Ведь брат на брата пойдет — и нигде не сказано кто кого одолеет!

Аввакум высказался опять. Судя по его словам — добро обязано одолеть зло. Поставить его на колени и жестоко убить, а то как же!

Алексей выслушал и покивал. А потом задал простой вопрос.

— Скажи мне, Аввакум Петрович, а учить всех лично ты станешь? Вот, одолеешь ты ересь, а какие книги людям-то дашь? По каким псалтырям и требникам читать будут, по каким канонам служить станут?

Упс…

Вот об этом товарищ точно не думал. А зачем? Главное, ребята, ломиться вперед, на боевом коне, а что там у коня под копытами — черт его знает. Алексей покивал и добил.

— Ведь каждый поп по — своему сейчас обучает. Хоть и неправильно Никон многое делал, а только разве единый образец не нужен?

С этим Аввакум и спорить не собирался. Нужен, но правильный. Где взять? А… э… ну, Моисею же господь послал скрижали? Вот надо на бога и надеяться, разве нет? Молиться буду — и Бог пошлет мне подходящие книги.

Алексей кивнул еще раз.

— Аввакум Петрович, так мы и ждать не будем. Я в Москву поеду, отцу в ноги упаду. Скажу, что вера наша древняя и нельзя такое дело наспех делать, пусть еще раз все перепроверят. А только и ты не откажи уж в любезности. Я тебе дам людей, которые латынь да гречь* знают. Они для тебя будут книги переводить, а ты людей подберешь и будешь все расхождения записывать, а то как же иначе? Я тебе верю, человек ты честный и искренний, слова не исказишь, потому как кощунство это…

* гречь — греческий, встречалось и такое разговорное, прим. авт.

Аввакум закивал. Но Алексей опять поднял руку.

— Ты подумай, не бросайся головой в воду. Я от тебя многое требую. Ты буквы не исказишь, но что, если войдет она в противоречие с тем, как тебя учили? Всякое бывает, когда святое из уст в уста передается. Поэтому поразмысли, и ежели ты согласен будешь — брошусь я отцу в ноги и умолять буду. Потому как ежели я вымолю у отца это право, а ты меня подведешь…

Угрожать он не стал. К чему? Угрозы признак слабости, да и вообще — человек сам себе прекрасно дорисует все самое страшное. Как буку в темном шкафу. Может, это изначально вообще кот был, но страх ему такие рога и копыта подрисует…

Аввакум заверил, что не подведет, ни в коем разе, но царевич отослал его и вытащил из-под стола сестру.

— Ну что, заяц? Справились?

Софья крепко поцеловала брата в щеку и принялась хвалить. А разве не умница?

Да еще какой!

* * *