Сестра таланта

В соседнем подъезде жила девочка Зина. Из семьи потомственных алкоголиков. Но обожала я ее не за это, а за то, что она училась во втором классе и умела читать. Я лезла к ней назойливой мухой, чтоб она показывала мне буквы и объясняла, как их складывать вместе. Мне было лет пять. Прошло два года, прежде чем меня согласились записать в библиотеку. На руки выдавали только десять тоненьких книжек, которые я прочитывала по дороге домой. А однажды прочла их тут же у библиотеки, чтоб сократить время. Библиотекарь с пристрастием допрашивала о содержании каждой книги, но новых почему-то не дала. После я записалась в пять библиотек. А в четвертом классе нам задали написать сочинение. Оно получилось длинным, на двенадцать страниц. Мне поставили двойку с припиской: «Нельзя списывать!» Морали тут нет. Каждый видит свое.

В классе у нас был мальчик, который прочел книг больше всех нас, вместе взятых. А двух слов связать не мог. Мне тогда казалось это странным, а теперь я и сама такая: вынимать из головы сотни миров – все равно что описывать белый шум.

Недалеко от нашего дома была березовая роща с заброшенным кладбищем. Там я обнаружила старенького попа, рыдающего у холмика. Села рядом и заплакала. Он, наверное, плакал о чьей-то ушедшей жизни, а я о том, что после смерти больше не увижу ни травы, ни цветов, ни солнца.

Маленькими детьми нас с братом на каникулы вывозили в зимний лагерь. Все, что я оттуда запомнила, – ледяные горы и вместо санок коровьи шкуры. Мы не знали, что они такие скользкие, просто делали из них чум и сидели в нем тунгусами до посинения.

В детстве я мечтала стать геологом. По весьма странной причине. Мне хотелось, чтоб я вышла в поле и на ветру у меня развевалась борода. А еще я была уверена, что девочки рождаются из папы, а мальчики из мамы. И ведь никто не пытался меня переубедить.

Играя в гардеробе, можно превратиться во что угодно – маленький ребенок натягивает не столько взрослую одежду, сколько примеряет разные роли, чтоб поточнее найти определение себя. Как если повторять одно слово много раз, оно превращается в другое, оставаясь при этом тем же.

Маленькой я попала в больницу. Я уже и не помню ни болезнь, ни ту больницу. Только худенькие руки брата, протягивающие печенье сквозь ограду. И брат вырос, и ладони его стали мозолистыми, но у него по-прежнему щедрые руки.

Узлы соцветий на стеблях так похожи на коленки и локти худенького ребенка.

Детьми мы распускали стебель одуванчика на полоски и засовывали их в рот. Получался осьминог. Взрослая речь тоже бывает похожа на осьминога.

У бабушки на столе была постелена клеенка с васильками. Я ее нюхала и облизывала. Бабушка смотрела, подперев голову рукой.

Одна моя бабушка пахла ладаном. А другая книгами и папиросами «Беломорканал».

Весной мы с братом покупали пару желтых цыплят по пять копеек. Жили они в картонной коробке, заваленные травой и булками. И, уже погибающих от обжорства, мама уносила их в деревню к бабушке. Там они вырастали в прекрасных белых куриц.

У нас не было отца. Когда они разошлись с мамой, мне был год, а младшему брату три дня, ее в этот день выписали из роддома. Но самое удивительное – мы никогда не тосковали по нему. И мама никогда не рассказывала нам о полярных летчиках и пограничниках.

Я только и помню, что наше детство было бедное, тихое и безмятежное.

Мне подарили двадцать копеек. И я тут же спустила их в «Детском мире». Купила сачок для бабочек. Зимой. Мне было все равно, живут ли на морозе эти бабочки. Они у меня обитали в голове.

На улице битый час ребенок кричит «А-А-А!» и стучит палкой по трубе. Ну а как еще узнать, что звук из себя прекрасен, а из трубы и палки – не особо. Но именно так ребенок узнает, из чего состоят он сам и окружающий его мир. Пожалуй, у человека самое долгое детство. А некоторые из нас так и не вырастают, как бы долго они ни кричали и обо что бы они ни бились.

Первая влюбленность. Когда мне было лет семь, я влюбилась в мальчика у окна. У него дрожала рука, в которой он держал стакан молока. Влюбленности так похожи на уколы острой жалости. Потом жизнь начинает вводить малыми дозами подкожную анестезию. И вот в зрелом возрасте ты уже с джекпотом на руках – вызволен из плена страстей, печали и несовместимости. Больше нет правил. Любить можно тихо, не корчась от боли и ничего не ожидая взамен.

Ребенку кажется, что в руках у него вечность. А потом, когда он взрослеет, она вытекает сквозь пальцы, разливаясь вечностью вокруг.

В мире животных

У знакомого фотографа старая такса любила коньяк. Ей всегда наливали в крышечку. Заканчивалось все одинаково: оба падали, храпели и пукали, обнявшись во сне.

В детстве нас вывозили в деревню. И как-то привели на постой пожилую лошадь, списанную с ипподрома. Она любила компот из сухофруктов. Косточки от абрикосов прятала за щекой, после складывала их на мою ладонь. У нее были мягкие и колючие губы. А потом ее выкупили буряты на колбасу.