Сестра Зигмунда Фрейда

— Тебе не стоит волноваться. Амбиции Гитлера не могут осуществиться. Франция и Британия быстро заставят его вывести войска из Австрии, а потом он потерпит поражение и в самой Германии; поддержка, которую они сейчас оказывают Гитлеру, — всего лишь временное помрачение рассудка.

— Это помрачение длится годами.

— Верно. Но оно закончится. Немцами сейчас руководят темные силы, но где-то в глубине тлеет тот дух, который сформировал и меня. Безумие этого народа не может быть вечным.

— Оно продлится долго, — стояла я на своем.

Мой брат с детства восторгался немецким духом, уже тогда он приобщал нас, сестер, к своей любви. Он уверял нас, что немецкий язык — единственный язык, который во всей полноте может выразить самые высокие полеты человеческой мысли. Он распространял свою любовь и на немецкое искусство, учил нас гордиться тем, что мы, евреи по происхождению, живем на австрийской земле и все же принадлежим немецкой культуре. А сейчас, когда он уже не один год наблюдал, как разлагается немецкий дух и как сами немцы попирают драгоценные его плоды, он, словно пытаясь убедить самого себя, постоянно повторял, что это безумие продлится недолго, а затем немецкий дух снова воспрянет.

С того дня всякий раз, когда мы приходили к Зигмунду, нам говорили, что его нет дома, или он занят с пациентами, или ему нездоровится и он не может выйти. Мы спрашивали, собирается ли он получать визы на выезд из Австрии, но его дочь Анна, жена Марта и ее сестра Мина отвечали, что ничего об этом не знают. Мы уже месяц не видели нашего брата. И 6 мая, на его восемьдесят второй день рождения, решили с Паулиной его навестить. Взяли скромный подарок, книгу, которая, по нашему мнению, ему бы понравилась, и направились на улицу Бергассе, девятнадцать.

Дверь нам открыла Анна.

— Вы застали нас за работой, — сказала она, отступая, чтобы впустить нас.

— Какой работой?

— Укладываемся. Мы отослали десяток больших коробок вчера и позавчера. Осталось только просмотреть папины подарки и выбрать то, что нужно взять с собой.

— Вы уезжаете? — спросила я.

— Не сейчас, но хотим поскорее все упаковать.

По всему кабинету брата были разбросаны сувениры, книги, коробки различных размеров, антиквариат — все то, что когда-то ему подарили, а он сохранил. Зигмунд сидел в большом красном кресле в центре комнаты и смотрел на вещи, раскиданные вокруг. Он повернулся к нам, кивнул и снова обратил взгляд на беспорядок. Мы сказали, что пришли пожелать ему счастливого дня рождения. Он поблагодарил нас и положил подарок на стол рядом с собой.

— Как видишь, мы уезжаем. В Лондон, — произнес он.

— Могу помочь собраться, — предложила я.

Анна сказала, что будет подавать мне ненужные вещи, а я — класть их в коробку на выброс. Остальные вещи потом отправят по почте в Лондон.

Паулина осталась стоять у стены.

— Этот портсигар? — спросила Анна, вертясь вокруг отца и показывая ему серебряную коробочку, инкрустированную несколькими зелеными камушками.

— Это подарок твоей матери. Берем.

Анна положила портсигар в коробку рядом с собой.

— А это домино из слоновой кости? — спросила она.

Зигмунд задумался на несколько мгновений, затем ответил:

— Не помню, от кого оно. Выброси.

Анна передала мне домино, и я опустила его в ближайшую коробку, где громоздились книги, сувениры, безделушки, обреченные на выброс.

— Это? — спросила Анна и, подняв книгу, поднесла ее поближе к глазам Зигмунда.

— Эта Библия — подарок от твоего деда Якоба на мой тридцать пятый день рождения. Возьмем.

Анна сказала, что очень устала, работая с самого утра, и хочет немного передохнуть. Она удалилась в столовую размять ноги и выпить воды.

— Значит, ты все-таки запросил визы на выезд из Австрии, — обратилась я к брату.

— Запросил, — сказал он.

— Но ты же убеждал меня, что нет причин для бегства.

— Это не бегство, а временный отъезд.

— И когда вы уезжаете?

— Марта, Анна и я в начале июня.

— А остальные? — спросила я. Брат молчал. — Когда уезжаем Паулина, Роза, Марие и я?

— Вы не едете.

— Нет?

— Нет необходимости, — произнес он. — Я еду не потому, что так хочу, а потому, что мои приятели — дипломаты из Британии и Франции настояли на том, чтобы местные власти выдали мне визу.

— И?..

Брат мог поломать комедию: уверить нас в том, что какой-то иностранный дипломат выхлопотал разрешение на то, чтобы выпустили детей Зигмунда, его самого и жену, а он сам был не в состоянии спасти остальных. Он мог поломать комедию, но этот жанр ему не подходил.

— Мне позволили составить список самых близких людей, готовых уехать из Австрии вместе со мной, — сказал он.

— И ты ни на мгновение не подумал, что мог вписать туда и нас.

— Нет. Это временно. Мы вернемся.

— Даже если вы вернетесь, нас уже не будет.

Он молчал. Затем я сказала:

— Я не вправе спрашивать, и все же… Кто в этом списке твоих близких людей, которых необходимо спасти?

— Правда, кто в этом списке? — вторила мне Паулина.

Брат мог поломать комедию: сказать, что вписал только свое имя, имена детей и супруги, то есть имена самых близких людей, которых службы разрешили спасти; он мог поломать комедию. Но этот жанр ему не подходил.