Сестрёнка Месть

У двери нас поджидал широкоплечий мужчина в чёрном кителе и тёмных очках. Отобрав у меня чемоданы, уложил их в багажник чёрного пежо с эмблемой Имперской Канцелярии на номере. Пежо было припарковано прямо у входа, под знаком, запрещающим остановку.

Вокруг нас мгновенно собралась кучка людей:

– Канцеляриты замели кого-то.

– У пацаничка рожа-то шпионская.

– Может наоборот, законспирированный канцелярит? Инфан с задания вернулся.

– Хе-хе, известно, чем инфаны завлекают.

– Сосал ханаатские гостайны, петушок.

От стыда я не знал, куда деться – двери пежо ещё закрыты.

В толпе кто-то продолжал:

– Слышали по новостям? В Ханаате мужеложникам разрешили по закону женихаться.

– Вымрет Конурский Ханаат. Детей не через задницу рожают.

– Вымрет, не вымрет, но они на Луну лететь собрались. Не то, что наши…

– А что наши? – возмутился более патриотичный зевака. – Что ты против наших имеешь? Они, может, уже давно на Луне были, да помалкивают.

Наконец, Алёна открыла дверь, и я нырнул в салон. Опять эти инфаны! Теперь меня за одного из них приняли. Наваждение какое-то.

2

Канцеляритский пежо ехал быстро, игнорируя красный свет. Сквозь тонированное стекло улицы Моску выглядели мрачно, словно подтверждая мои страхи.

– Переживаешь за отца? – осведомилась Алёна.

Не мог же я признаться, что больше переживал за себя:

– Он больше года без казино и бухла.

– Хочешь, я использую служебное положение? Могу отследить местоположение гражданского чипа твоего отца.

– Разве это законно?

– Без санкции прокурора нельзя. Но если надо, то можно.

– Не надо. Приберегу твоё предложение об услуге на будущее.

Я отвернулся к окну.

Пежо вылетел на встречку. Патрульные бес-пилоты жандармерии отреагировали на нарушителя, снизились, но, просканировав номер, взмыли обратно.

– Стыдно ехать в машине канцеляритов, – не выдержал я.

– Почему?

– Народ вас боится и презирает. А я – народ.

– Бориска, поверь, никто не знает народ так хорошо, как Имперская Канцелярия. Чем больше вы нас боитесь, тем позже поймёте, что настоящая сила в Империи – это не мы, и даже не Император, а сам народ.

Пежо в очередной раз заехал на тротуар, распугивая прохожих. Алёна показала в окно загипсованной рукой:

– Любой из них оказался бы на твоём месте с радостью.

– Если бы я не видел, как ты пожертвовала собой, чтобы спасти аэронеф, то решил бы, что ты лживая канцеляритка.

– Борис, хватит слушать либералей и правозащитников. Времена репрессий прошли. Канцелярия подчиняется тем же законам, что и остальные службы Империи.

– Ага, – ухмыльнулся я, – но ты только что предлагала отследить гражданский чип моего отца.

– Вот поэтому больше не нужны массовые аресты и репрессии. Теперь вы все как на ладони, – рассмеялась Алёна. – А с недавних пор, как распространились наладонники с опцией отправки голосовых сообщений, Империя наконец-то слышит каждого гражданина.

Мы выскочили на бульвар Фьюзенмо, миновали пробку, срезав путь через парк, распугивая мамаш с колясками. Остановились у длинных ступенек, ведущих в самое страшное для всех либералей место: здание Имперской Канцелярии.

Главный вход отделён от бульвара переносными ограждениями. За ними стояла кучка митингующих, над которыми вились несколько бес-пилотов: жандармские и журналистские. Митингующие держали флаги Фронды на длинных рукоятках, стараясь задеть ими бес-пилоты.

Когда меня вывели из пежо, вялая толпа ожила. Взметнулись транспаранты «Свободу НФР», «Будущее Русси – это Республика», и «Долой самодержавие».

Некоторые плакаты требовали немедленно освободить из-под стражи некоего Владислава Адзинбу. Согласно имперской прессе, его задержали за мошенничество с акциями железнорудной компании «Шахты Сальти», а либеральская пресса утверждала, что его арестовали за политическую поддержку реформ.

Раньше я не разбирался в политике, не разбираюсь и сейчас. Но после того как Марин Лебэн заморочила мне голову сказками о Фронде, я решил, что надо хотя бы иногда читать газеты.

Пока мы поднимались по бесконечным ступенькам, нас сопровождали выкрики:

– Долой канцеляризм!

– Слово канцеляритов мёртвое. Слово Фронды – живое!

– Требуем реабилитации героев Фронды.

3

Я и Алёна стояли в центре кабинета. На стене, над длинным столом, висел портрет Императора. В окне виднелись крыши дворца Ля Кремлё, над которым реял роскошный имперский дирижабль, означающий, что Император в своей резиденции. В жизни бы не мог представить, что окажусь в таком месте! В самом сердце Империи!

Седоголовый мужчина в парадной белой форме стоял напротив нас. О нём я знал одно: его звали Патрик Паск.

Вслед за нами в кабинет вошёл военный оркестр из трёх музыкантов. Не дожидаясь приказа, они встали рядом со столом и заиграли гимн, оглушая визгливыми звуками лютни.

– За отличие в охране общественного порядка, – сказал Патрик Паск, перекрикивая музыку, – подданный Империи, Борис Евгеньевич Муссенар, награждается медалью за… М-м-м… (сверился с наградным листом) «За спасение попавших в беду».

Вручил мне лист, а на лацкан пиджака прикрепил медаль. Взял со стола второй лист и коробочку: