Сестрички с Севера

Тетушка Чунь была очень недовольна Цянь Сяохун, поскольку та не нашла работу для ее дочери. В итоге недовольство распространилось на весь Шэньчжэнь. Она презирала Цянь Сяохун и всех, кто бросил родные места и поехал черт-те куда путаться непонятно с кем. Она говорила, что Цянь Сяохун задирает хвост, как макака, и светит везде красной задницей, выпячивает сиськи и спит со всеми подряд, где уж ей искать работу для ее дочери, а если бы даже и нашла, то дочка не факт, что поехала бы! Поэтому тетушка Чунь больше не общалась с Цянь Сяохун, словно так можно было вернуть себе авторитет. А когда у Цянь Сяохун погиб отец, тетушка Чунь еще трубила на всех углах, мол, хорошо, что моя девочка не поехала в это чертово место и не стала творить всякие непотребства; если б поехала, то отец избил бы ее до полусмерти. В подобных ситуациях у тетушки Чунь внезапно откуда-то брались силы, ей обязательно нужно было бегать по деревне и распускать слухи. Увидев, что Цянь Сяохун на похоронах отца вроде как плачет недостаточно горько, она снова начала везде трезвонить, мол, наверняка эта девица в Шэньчжэне под шумок родила, вон как сиськи налились. Даже если ей встречались не местные, к примеру продавцы воздушного риса или старьевщики, скупавшие ржавое барахло, тетушка Чунь и им садилась на уши, и разговор с любой темы постепенно сводился к фигуре Цянь Сяохун. Тетушка Чунь от души приукрашивала свои рассказы, и в конце она сама и те, кто ее слушал, расходились довольные, каждый по-своему. «Цянь Сяохун в Шэньчжэне занималась всяким эдаким, вот у нее сиськи и выросли…»

Сама же Цянь Сяохун была не в курсе сплетен. Она давно уже решила, что не вернется в родную деревню, и даже гордилась этим.

В то утро, когда хоронили отца, Цянь Сяохун явственно ощутила всю тяжесть груди, грудь тянула ее вниз, заставляя горбиться, словно бы девушка сейчас бухнется перед односельчанами на колени и признает свои ошибки. Груди колыхались, утомляя Цянь Сяохун. Она надела плотно облегавшую тело майку, забинтовала грудь так, что форма уже не угадывалась, и это выглядело так, будто спереди у нее толстый слой жира. Цянь Сяохун была подавлена, ее уверенность таяла на глазах, так что в итоге она выпустила-таки груди на волю, пусть лучше болтаются. Пока несли гроб с телом отца, Цянь Сяохун по местному обычаю постоянно вставала на колени, потом поднималась, снова падала, опять поднималась и устала так, что даже дыхание сбилось. Тело покрылось испариной, слезы смешивались с потом и капали на извилистую дорогу. Все это происходило под бой барабанов и монотонное невнятное пение. Процессия двигалась медленно и ритмично: те, кому положено плакать, – плакали, те, кому положено говорить, – говорили, а те, кому положено молчать, – молчали, сжав зубы, поскольку в любом случае под тяжестью гроба особо не поболтаешь. Среди тех, кто сжимал зубы и молчал, был и Цзинь Хайшу. Он нес левый передний угол гроба, на правом плече лежало полотенце, чтобы деревянные планки, из которых сколочен гроб, не повредили кожу, через левое плечо было перекинуто еще одно длинное полотенце, которым он без конца вытирал пот. Как и остальные, Цзинь Хайшу шел босиком, он двигался шаг за шагом, разворачивая ступни наружу, но, в отличие от других, его взгляд был прикован к Цянь Сяохун, а еще к ее вздымавшейся и опускавшейся груди.

Старшая сестра плакала очень сосредоточенно и профессионально, она била себя в грудь, смахивала сопли, вытирала слезы и мелодично причитала. Любой маэстро в мире позавидовал бы этой самоучке. Слова были одновременно высокопарными и печальными, а мотив одновременно мелодичным и монотонным. В ту минуту она была артисткой, исполнительницей народных песен и танцев. Из-за плача сестры Цянь Сяохун испытывала смешанные чувства: слушая ее завывания и неразборчивые жалобы на жизнь, хотелось смеяться. Она поддерживала сестру, успокаивала, как будто была посторонней на этих похоронах. Цянь Сяохун смотрела по сторонам, и неоднократно взгляд ее натыкался на сжатые зубы Цзинь Хайшу и его пропитанную потом одежду. Она вдруг удивительным образом ощутила родство с ним, какое конкретно родство, она и сама не понимала, но внутри вдруг поднялась волна тепла, да что уж там, если говорить прямо, то Цянь Сяохун захотелось, чтобы он прямо сейчас, молча и со сжатыми зубами, овладел ею, да так, чтобы капал пот и чтобы это длилось до самой смерти. В последнее время желания стали ощущаться острее, словно в теле вырабатывался новый гормон.

Деревенские мужики не сильны в эмоциях, зато у них чутье о-го-го. Как Цзинь Хайшу мог не понять, чего хочет Цянь Сяохун? А вот не понял. Зато отлично понял, чего хочет парочка ее огромных грудей, которые болтались под одеждой, словно бездельницы. Им ведь хочется, чтобы их привлекли к работе? Цзинь Хайшу легко считал эту информацию и спокойно откликнулся. Он сказал:

– Сяохун, возвращайся. Я тебя возьму в жены.

Часть четырнадцатая ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

1