Сестрички с Севера

Как получилось, что она осталась ночевать у Ляо Чжэнху, Цянь Сяохун толком и не помнила. Просто непонятный ветер прибил маленькую лодочку «Цянь Сяохун» к островку Ляо Чжэнху. На островке дул ласковый ветер и светило солнце, он был полон нежности, и напряженные нервы и тело Цянь Сяохун расслабились. Ляо Чжэнху постелил себе на полу, но Цянь Сяохун сказала:

– Зачем спать на полу, если кровать такая широкая, как будто напоказ? Ты вообще когда-нибудь делал женщине хорошо? – А потом добавила: – Чжу Лие умерла, кто знает, сколько мне отпущено…

Атмосфера в комнате сразу стала грустной и печальной. Ляо Чжэнху заразился этой печалью, а потом с чувством заверил ее:

– Я хочу сделать тебе хорошо.

Он сделал ударение на слове «хорошо», чтобы сгладить впечатления от прошлого раза, а потом занялся с ней не сексом, а любовью, так, как мужчина должен любить женщину, как муж должен любить жену.

Когда Ляо Чжэнху услышал от Цянь Сяохун стон наслаждения, то понял, что она не притворяется, настоящее удовольствие и притворство можно различить на слух, поскольку фальшивые стоны должны понравиться партнеру, а настоящие идут из глубины сердца, и человек забывает обо всем. Цянь Сяохун, дрожа, выкрикнула незнакомое имя, и, когда все закончилось, Ляо Чжэнху спросил:

– Кого ты только что звала?

– Я? Звала?

– Я не расслышал, но это явно было имя.

– Кого я могла звать? Никого я не звала! – продолжала отпираться Цянь Сяохун, хотя ей самой было интересно, чье же имя она выкрикнула в экстазе. Она перебрала в памяти всех знакомых мужчин, но отмела одну за другой все возможности. – Тебе послышалось! Я никого не звала!

– Звала! Жаль, на диктофон не записал!

– Ладно, не будем спорить, давай спать. Завтра пойду искать работу. – Цянь Сяохун испытывала легкое раздражение, поскольку тоже не прочь была узнать, чье имя выкрикнула.

– Зачем? Хорошее же место! Останется время учиться! – Его большие руки вслепую шарили по ее телу.

– Чжу Лие умерла, я видела ее и живой и мертвой, я боюсь, и мне очень плохо.

Чжу Лие погибла как раз вовремя – у Цянь Сяохун появился достойный сочувствия повод уйти из отеля «Цяньшань». Ляо Чжэнху молча обдумывал что-то минуты три, а потом решил, что слова Цянь Сяохун не лишены основания.

– Хочешь пойти в больницу матери и ребенка в регистратуру?

– Это где?

– В пригороде. У меня там дядя работает главврачом.

– А что за работа? Типа врача?

– Ну да, будешь ходить в белом халате, как врач, да и куда более приличная работа, чем в отеле… Разумеется, я не говорю, что ты чем-то неприличным занимаешься, просто когда говорят про отель, то сразу нехорошее на ум приходит.

– Ого! Оказывается, ты тоже с предубеждением относишься! – Цянь Сяохун перевернулась и легла сверху на Ляо Чжэнху.

– Так хочешь или нет? Подумай! – Ляо Чжэнху закрыл глаза.

– Разумеется, хочу! Еще спрашиваешь! Когда я тебя не слушалась? – Цянь Сяохун прижалась к нему.

– Ты же умница. Честно сказать, там целая очередь из студентов, которые хотят работать в регистратуре, не веришь, сама сходи на биржу труда и посмотри, что там делается. Пока заполнишь анкету – уже вспотеешь.

Часть девятая ВРОДЕ КАК ЛЮБОВЬ

1

Больница матери и ребенка располагалась в восьмиэтажном здании, а под прямым углом к нему примыкало общежитие сотрудников. Главное здание было облупившимся и пестрым, с долгой историей, а общежитие напоминало новый побег на старом дереве – его белоснежная облицовочная плитка всегда была чистой, как будто омытой дождем. Стоя на балконе восьмого этажа, можно было смотреть вдаль, и если погода ясная, то взгляд касался небоскребов, уходивших за облака, которые плыли по небу, словно рыбки, резвящиеся в синем море, а дома казались рифами или прекрасными кораллами. А еще можно было повернуть голову налево, и было видно море, бескрайнее, как небо, а рыбацкие лодки парили в нем, словно птицы. А если, как ни крути, решения проблемы нет, то самый простой способ – броситься с восьмого этажа головой вниз.

Непонятно почему пятнадцатилетняя работница парикмахерской А-Юэ решила сигануть оттуда, но она определенно разглядела и прекрасные здания среди облаков, и море, поэтому просидела довольно долго на краю крыши, словно птица на жердочке, не переставая при этом орать: «Не подходите! Не подходите! Если кто подойдет – я прыгну!»