Сестромам. О тех, кто будет маяться

Провозившись так восемь минут, Нина открыла все двери и отползла назад, за комод. Люба, увидев Нину на полу голую, безногую и в чёрных синяках, расплакалась. С собой она принесла две огромных рогатки, пахнущие смолой и деревом. Они оказались свежевыструганными костылями. Люба помогла Нине подняться, принять душ и одеться (не комментируя синяки-отпечатки на бёдрах, животе, груди и шее), закрутила узлом левую Нинину штанину, помыла обувь и полы в коридоре, задвинула комод к зеркалу, сварила картошку и потушила овощи. После еды они учились ходить на костылях. Те не были обработаны и царапались. Люба обвязывала подмышники тряпочками и рассказала Нине, что купила костыли у Киевского вокзала за 35 тыс. рублей. Такси туда от Любиной Юго-Западной стоило 6,5, а от Киевской досюда 2,5. Пока они ехали до вокзала, одноглазый водитель хохотал и просил её следить за дорогой справа. Люба говорила это не для упрёка и жалобы на траты, а только сухо делилась информацией. Команды волонтёров, приезжавших днём в Москву из регионов и спешивших убраться из неё затемно, раздавали костыли, протезы, еду, медикаменты, но за всем была гигантская очередь. Дети и старики попадали в приоритеты. По желанию родственников им, особенно детям, делали уколы со снотворным, чтобы те не увидели своих и чужих увечий. Сегодняшнее несчастье не тронуло никого младше четырнадцати лет.

Интернет и телевидение отключили в городе, мобильная связь булькала и квакала. Люди тысячами бросились уезжать из Москвы на личных легковушках, специально запущенных автобусах и электричках. Обычный общественный транспорт не работал. Платного и бесплатного такси не хватало, многие машины участвовали в эвакуации. Люди забирали с собой друзей, родственников и соседей. За руль садился не владелец автомобиля, а тот, чьё состояние позволяло водить. Любину маму, у которой недоставало правой руки по локоть, вдруг увёз на машине вместе со своей второй семьёй её бывший муж, Любин отец. У него нашлись родственники в Воронежской области и не оказалось обеих ног. За руль сел его тринадцатилетний сын, которого он любил очень и научил водить. Карантин отменили, выпускали всех. Сотни тысяч людей не хотели покидать город и решились оставаться здесь, даже с маленькими детьми и старыми родителями. «Например, его тупая жена», – это очень зло сказала Люба, и Нина поняла, что она про своего женатого человека.

Всё это время, пока Люба готовила, убиралась и говорила, Нина, стыдясь, рылась по подруге глазами, чтобы понять, чего недостаёт у той. Пересчитала даже количество пальцев на её руках – вся десятка находилась на месте. С ножными было неясно, Люба надела свои обычные в Нинином жилье тапки. С большим телом, крупным лицом, скулами и носом, да ещё с трудной детской судьбой – Люба всегда казалась старше, но сегодня из неё как будто ушла вся недорасходованная молодость. Заметив поисковые взгляды, Люба молча стянула непривычный на ней широкий свитер и расстегнула мнущуюся под ним белую офисную рубашку. Нина теперь заплакала. Её собственная фигура всегда была такова, будто её недодержали, остановили развитие одной мощной кнопкой ещё в подростковом возрасте – оставили недоокруглившиеся бедра и грудь. Люба же ходила со всем большим и выпирающим женским. Сейчас на месте обеих грудей у неё было гладкое, пустое кожное пространство с зажившими продолговатыми шрамами – линиями отреза.

– Всё равно лучше, чем две головы, – это сказала Люба, оделась и села к Нине на кровать. Они молча принялись сидеть.

– Это всего на день, – это решила успокоить так их обеих Нина.

– Нет, это на всю жизнь, – сказала уже совсем старая Люба.

– Да нет же. И послушай. Думаю, это всё логично. Ну то есть, что это должно было случиться давно – то, что происходит.

– Что должно было? – это не поняла Люба.

– Ну всё…

Люба вдруг вскочила и принялась кричать про родителей, насиловавших вчера своих детей, про детей, насиловавших родителей, про тела, найденные сегодня без нижней или верхней части туловища или без голов – в крепостных стенах, про беременных в самый первый день – день уродств, и про другие несчастия. Нина завернулась в одеяло, снова помолчала и спросила, откуда Любе всё это известно. Та ответила, что Петя – ловкий журналист, который, кроме всего журналистского, налаживает работу волонтёров. Люба сразу ещё сильнее устала, узнала время из своего телефона и засобиралась. Нина уговаривала её остаться, выпить вина и встретить завтра. Но Люба сказала, что не может пить вино, когда так много людей в городе мучается, и что поедет помогать дальше по этому району.

– Я вписала тебя через волонтёрское приложение в очередь на эвакуацию, но там сотни тысяч. Думаю, только на послезавтра… – Люба обняла Нину и ушла в город.