Сестры

– Поначалу отец не решался возражать – видимо, ссора с матерью все еще не стерлась из памяти. А потом начал придираться к котенку. То пнет его ногой, то накричит за лужицу в углу. Наступила зима, и отец не разрешил держать котенка в доме, хотя температура упала ниже нуля. В ту зиму было очень холодно, и я волновался за Снежка, так мы его назвали. Я сделал ему домик, постелил на землю солому, тряпочки и картонку, но однажды домик кто-то растоптал ногами, и я заподозрил, что это сделал папа. Отец с каждым днем ненавидел котенка все больше, выгонял его за пределы участка, стегал прутом. Не знаю, что он сделал отцу плохого. Снежок был ласковым и привязчивым котенком, вот только еще делал повсюду лужицы. Может, поэтому… Но я почему-то думаю, что папа просто не переносил любых проявлений любви, а мы с мамой очень любили Снежка.

Сервас заметил, что взгляд Ланга затуманился, стал отстраненным, устремился куда-то вдаль, за окно.

– Я думаю, Снежок сам решил сдаться и умереть. Он начал отказываться от еды и не ел ничего, что мы с мамой ему приносили. Вечером я сидел у окна, прилепившись носом к стеклу, и видел Снежка, сидевшего под пихтой. Он печально посмотрел на меня, а потом поднялся и исчез в холодной ночи. Я помню, что слезы ручьем текли у меня по щекам, а зубы стучали о холодное стекло, настолько меня трясло от рыданий. Снежок худел буквально на глазах и выглядел все более несчастным. А к дому подойти боялся. А потом, уже в середине февраля, мы нашли маленькое безжизненное тельце на крыльце. Оно уже окоченело и превратилось в кусочек льда, в маленький заледеневший скелетик. Отец хотел нагнуться и подобрать его, но я с криком набросился на него и с такой силой оттолкнул, что он плюхнулся в снег, а я схватил Снежка и убежал в лес. На опушке обернулся, чтобы увидеть, не гонится ли за мной отец, но он сидел в снегу и улыбался во весь рот. Я впервые оказал ему сопротивление и не побоялся опасности. Вернулся я один, спустя много часов, наполовину замерзший. В этот вечер меня даже не наказали.

Ланг внимательно посмотрел на Серваса и, видимо, прочтя у того на лице реакцию на свой рассказ, закрыл глаза и произнес буквально следующее:

– Как по-вашему, капитан, я все выдумал или эта история произошла на самом деле? Теперь вы понимаете, что такое искусство рассказчика? Достичь максимального приближения, которое заставит вас сопереживать персонажам, любить их и страдать вместе с ними, радоваться и содрогаться… А между тем ведь это все не более чем слова. – Он подался вперед. – Все романисты лгут, капитан. Приукрашивают, обобщают – а кончается тем, что они и сами начинают верить в свои выдумки. Но ведь может так быть, что история, которую я вам только что рассказал, правда? Поди узнай…

Сервас покачал головой. Он вспомнил то время, когда и сам хотел стать писателем и когда его лучший друг Франсис ван Акер, прочтя одну из его новелл, «Яйцо», сказал ему, что у него легкий слог, что у него дар. Что это его предназначение, судьба. Литература… А потом умер отец, и Мартен забросил учебу на филфаке и пошел в полицию[37].

– А ваш отец, – спросил Сервас, стараясь стряхнуть с себя нахлынувшие воспоминания, вызванные словами Ланга. – Он еще жив?

Писатель отрицательно помотал головой.

– Через два года после смерти Снежка он попал в аварию. Врезался в дерево. Он был пьян. Шесть месяцев спустя мать вышла замуж за очень славного парня, который вырастил меня как сына. Это он привил мне вкус к чтению.

В дверь постучали. Сервас повернул голову и увидел Самиру. Та очень пристально на него смотрела. Он встал, выслушал все, что она прошептала ему на ухо, и снова вернулся на место.

На него уставился Ланг. Внезапно навалилась усталость, снова разболелись сломанные ребра. Он знал, что для допроса задержанного полагается быть в лучшей форме – это утверждают все адвокаты. И хорошая форма одинаково важна как для задержанного, так и для того, кто ведет допрос. Но он почти не спал. И прекрасно отдавал себе отчет, что все эти истории о домашних побоях поставили Ланга в превосходящую позицию. А он утратил власть над собеседником. Пришло время дать тому почувствовать, на чьей стороне сила.

– Я все время говорил себе, что все еще может уладиться, – продолжал писатель, – что отец изменится, что у него откроются глаза. Но люди не меняются. Все думают, что их система ценностей самая лучшая, а то, что они делают, и до́лжно делать. Все думают, что ошибается тот, кто сидит напротив, а они правы. Ведь так, капитан? – Он сдвинул ладони и соединил пальцы наподобие аркбутанов. – Все считают себя самыми правильными. И все заблуждаются. Мы себя причесываем и приукрашиваем, а других стараемся очернить, чтобы себя, любимых, увидеть в лучшем свете. Такими уж мы рождаемся…

5. Воскресенье Гамбит

Зазвонил телефон. Сервас поднял трубку. Это была Катрин Ларше, руководитель подразделения биологов.

– Зайдите сейчас же, – сказала она.