Сестры

Джейн угрюмо сидела за стойкой бара «Боди экспресс» и размышляла, что, черт подери, теперь делать. Ей все утро звонили из офиса Ривкина. Телефонная служба была в отчаянии, потому что она не отвечала на звонки. Сначала они были срочными, затем чрезвычайно срочными, затем какой-то идиот пробормотал бессмертные слова: «Дело жизни и смерти». Затем появятся курьеры, раз они не могут прорваться через телефонный барьер. Почувствовав, что это неизбежно, Джейн решила бежать.

Совершенно ясно, что означала вся эта кутерьма. Охота началась. Ривкин видел фотографии, и Джейн, похоже, войдет в историю Голливуда как самая недолговременная звезда. Она лишится всего. Во всех контрактах предусмотрены условия, оговаривающие моральные соображения, и если Джейн позволит себе какие-либо отклонения от общепризнанных норм поведения, вызывающие неодобрение спонсоров или работодателей, все контракты превратятся в туалетную бумагу. Снимки, несомненно, произведут именно такой эффект. Через день-другой она станет парией. Может оказаться даже хуже: она станет мишенью для шуток, грязных шуток.

Ей необходимо выбраться из этого тупика, нужно некоторое время, чтобы прийти в себя. Она не знала лучшего лекарства, чем провести часа полтора в суматохе «Боди экспресса». Сумасшедшая активность, громкая музыка и групповая боль заставляли ее забыть о многих невзгодах.

Ей оставалось побыть еще около четверти часа, и Джейн задумчиво потягивала кофе. Парень за стойкой выглядел так, словно кто-то ввел ему в мозг формальдегид. Голова неподвижна, глаза, не мигая, уставились на Джейн, наблюдая за ее сосредоточенным размышлением. Перед ней стоял типичный лос-анджелесский представитель – официант-актер-мученик, и он явно настраивал себя на озвучивание своей роли.

– Ты сейчас работаешь?

Он не узнал ее. Отлично. Ее редко не узнавали.

Джейн улыбнулась вымученной улыбкой, пробившейся через мрачные мысли.

– Сейчас нет.

Или никогда больше в этом городе.

– Почему ты решил, что я актриса?

В Голливуде слово «работа» в фразе «ты сейчас работаешь?» означает одно – съемки и профессию актрисы.

– Я хочу сказать, что действительно здорово смотришься. Действительно. Ты, должно быть, актриса, модель или что-нибудь в этом роде.

Лицо его осветилось, когда он позволил ей увидеть южнокалифорнийские зубы. Белокурость волос на девяносто процентов обеспечивалась перекисью водорода с минимальным участием солнечных лучей в процессе окраски.

При разговоре не подчеркивал слово «действительно».

Джейн рассмеялась. Он довольно сообразительный.

– Что же, спасибо, сэр.

Она почувствовала, как краска выступила на щеках. В Лос-Анджелесе комплимент был своего рода искусством. Великолепные волосы, чистые глаза, необузданный рот. То же самое происходило с улыбками, их повсюду дарили и получали обратно: на автомойках, у витрин магазинов, на шоссе, в кинозалах, в Беверли-центре и в «Тауре рекордс». Улыбки были взаимным поглаживанием, наиболее безопасным способом, которым жители Лос-Анджелеса пробовали воздействие своей сексапильности, свободной от различных микроорганизмов, которыми чреваты случайные связи, и не столь обременительной, как секс по телефону. Однако каким-то непостижимым образом этот парень говорил именно то, что ей необходимо было сейчас услышать.

Она никогда не замечала его прежде. У него была осиная талия, плечи серфингиста, сформированные скорее плаванием, чем занятиями в гимнастическом зале. Белая рубаха, милостью Всевышнего начисто лишенная каких-либо товарных знаков. Белые хлопчатобумажные брюки и швейцарские часы довершали его портрет. Он выглядел очень здоровым, очень, очень чистым. Достаточно пригодным, в самом деле, чтобы скушать.

– Я видел тебя здесь и раньше. Несколько раз.

Улыбка играла на кончиках губ, изгибавшихся в форме серфа.

– Я тебя знаю. Я наблюдал за тобой. Несколько дней назад.

Джейн просто смотрела на него. Выражение ее лица и улыбка говорили ему выразительнее всяких слов. Продолжай, продолжай ухаживание, парень. Разговор замечательно отвлекал от всего, что вдруг пошло вкривь и вкось в ее сказочно прекрасном мире. Боль понемногу уходила прочь, словно холод от прикосновения солнечных лучей, выбравшихся из-за огромного облака.

– Ты действительно потрясающе выглядишь. Ты достала меня. Понимаешь?

Внезапно она почувствовала себя почти голой. На ней было платье из трико Дансе Франсе, которое выпускалось лишь пробными сериями. Оно прилегало к телу, словно вторая кожа, розоватая и совершенная. Джейн пошевелилась на своем пластиковом стуле и заметила, что светлоголовый с телом ангела напряженно мечтал о частях ее тела, пришедших в движение.

Настала ее очередь.

– Здесь, мне кажется, очень многие привлекают тебя.

Джейн игриво усмехнулась, показав пальцем в сторону большого окна, сквозь которое были видны занятия в классе для начинающих гимнасток, – упругие тела вертелись в калейдоскопе красок, покрываясь потом.

Он улыбнулся в ответ, встал немного выпрямившись и дал ей возможность увидеть это.