Сестры

Тон, каким Магга это произносит, не такой уж сердитый, она как будто настроена довольно миролюбиво, это и понятно, после всего, что было. И все же она какая-то странная, не похожая сама на себя. Вид у нее в этом истрепанном халате, в рваных, чересчур больших шлепанцах на босу ногу не больно опрятный, волосы нечесаные – правда, еще сравнительно рано, – но вдобавок они ужасно грязные. Да, на Маггу это не похоже.

– Пожалуй, я лучше подожду в доме, – с легким нетерпением говорит сестра.

– Как хочешь. – Магга наконец открывает дверь на всю ширину и тотчас исчезает, оставив сестру в одиночестве. Ну и запах в этом доме! Маленькая прихожая набита всевозможной одеждой, на полу груды грязной мужской и женской обуви всех размеров, и пахнет там просто ужасно. В примыкающем к прихожей коридоре несколько попросторнее, но тоже полным-полно дурно пахнущей одежды. Дверь из коридора в кухню открыта. Она заглядывает в чужую кухню, мысленно выносит оценку. Ее охватывают сомнения. Зачем ей понадобилось сюда заглядывать? Полуодетая девочка, на вид лет шести или семи, сидит на круглой колченогой табуретке и во все глаза изумленно таращится на гостью. На столе чего только нет: хлеб, масло, сыр, колбаса, простокваша, молоко, кофе в термосе, грязная посуда, все вперемешку, тут же разбросана детская одежда. Кухонная скамья тоже завалена разным барахлом, тут и игрушки, и газеты, и бог знает что еще. Она вздрагивает, когда девочка вдруг спрашивает:

– Ты, наверно, иностранка?

– Нет. А почему ты так решила? – Она пытается быть приветливой, хотя на самом деле в эту минуту ей хочется быть за сто километров отсюда.

– Ты такая шикарная, – простодушно отвечает девочка. И она осторожно, стараясь ничего не задеть, протискивается в кухню, протягивает девочке руку, спрашивает, как ее зовут.

– Труда, – сообщает девочка.

– А как твое полное имя?

– Сигтрудур, но мне нравится, когда меня зовут просто Трудой. – Девочка смотрит на нее ясными, светлыми глазенками, но она вовсе этому не рада.

– Маму тоже звали Сигтрудур, – произносит она едва слышно, про себя, и уже громче, обращаясь к девочке: – Ты, должно быть, дочка Ханны?

– Да. А тебя как зовут?

Низкая кухонная дверь распахивается, избавляя ее от необходимости отвечать. В дверях появляется женщина, судя по всему, это Ханна, здоровая, краснощекая, в какой-то немыслимой нейлоновой блузке с короткими рукавами и синих джинсах, слишком тесных и обтягивающих зад. Некоторое время она с любопытством всматривается в гостью, а вслед за тем расплывается в радостной улыбке, хотя изумление все еще не сходит у нее с лица:

– Не может быть! Элли, неужели это ты?

В два шага преодолев разделяющее их расстояние, она обнимает сестру огромными ручищами, здоровается, целует. От нее терпко пахнет хлевом, но тут уж ничего не поделаешь. Вопросы сыплются градом:

– Откуда ты в такую рань? Наверно, устала? Долго плутала, пока нашла наш дом? А где Гвюдйоун? Вы не вместе приехали?

– Гвюдйоун сейчас, думаю, в Лондоне, – отвечает она несколько рассеянно.

– Да что же ты стоишь? Садись! От чашечки кофе, надеюсь, не откажешься? – Ханна начинает перекладывать вещи со стола на скамью, где и без того навалена гора. Сунув девочке в руки одежду, она отсылает ее в комнату одеваться и пододвигает сестре табуретку.

– Садись же, дорогая, садись.

Сестра садится, бросив быстрый взгляд на табуретку – не мешало бы ее обтереть, но… Ханна ставит перед ней чистую чашку, просит извинить за беспорядок, больше для видимости, чем всерьез, пододвигает к себе грязную чашку со словами: «Эта, кажется, моя» – и берется за кофейник.

– Кофе только что заварен, так что должен быть хороший. У меня теперь гостит Магга, ты, может быть, знаешь, ну, так она всегда заваривает кофе, пока я вожусь в хлеву. Она готовит кофе гораздо лучше, чем я. Я ведь скупердяйка, сама понимаешь, приходится экономить. И все же, когда возвращаешься в дом, так приятно напиться хорошего кофе. Обычно-то я, придя из хлева, для себя одной свежего кофе не завариваю, довольствуюсь тем, что в термосе осталось, чаще всего чуть тепленькой бурдой. – Ханна смеется, вид у нее жизнерадостный. Элли соглашается, что кофе, приготовленный Маггой, действительно очень вкусный. Отличный кофе.

– А где твой муж? – спрашивает она. Не так-то просто найти тему, которая интересовала бы их обеих.

– На работе, где же еще! У нас ведь хозяйство крошечное, пятнадцать коров всего. Но ты, Элли, конечно, ничего в этом деле не смыслишь, у тебя совсем другая жизнь. Вот уж не думала, что ты когда-нибудь к нам сюда выберешься!

– Почему? Ты считаешь, что я уже полная развалина?

– Что ты, я вовсе не о возрасте, к тому же ты на три года моложе меня. Просто мы не встречались, с тех пор как я переехала на хутор, а если и виделись когда в Рейкьявике, то мельком. Письма я пишу редко, ты тоже мне не пишешь, где уж тебе.

– Я вообще не пишу писем, разве что в случае крайней необходимости, – говорит Элли. А Ханна продолжает: