Сестры

Я не особенно увлекалась чтением прессы — я никогда ее не читала. Понимаю, что это кажется кокетством, и все же это так. Что за интерес читать новости о людях, которых видишь каждый день? Я просматривала журналы Стивенса, одного моего друга, владельца «Квин», так как находилась в очень тесных отношениях с его любовницей Мойрой Ширер. Танцовщицей. Стивенс часто использовал меня в качестве алиби: мы выходили вместе и он испарялся в компании Мойры. Ожидая их возвращения, я листала журналы, которые он приносил мне. Однако политика меня не интересовала. Джеки приберегла ее для себя. «Ты ведь шутишь, правда?» — спросила я Барта. Он улыбнулся так, словно я была легкомысленной куклой. «Разумеется, мы сможем вернуться сюда на Рождественские праздники, — добавил он, — они всегда в нашем распоряжении, однако вряд ли сможем остаться». Я была приучена ничего не обсуждать в присутствии шофера, который по чистой случайности у нас был (любовница посла находила его хорошеньким). «Что именно ты имел в виду, говоря о нашем отъезде в сентябре?» — уточнила я. Отвечая, он улыбался. Нет, он не улыбался. Он светился. У Барта был для меня сюрприз. Официально он не входил в состав дипломатического корпуса. И если бы Барт поступил на службу в Государственный департамент, то нас могли бы отправить на Гибралтар или еще дальше. Полгода Барт искал работу в Нью-Йорке и нашел ее. «И что за работа?» — поинтересовалась я. «Издатель». Он смотрел на меня с доверием и любовью. Очевидно, ждал, что я похлопаю его по щеке, приговаривая «милый Барт». Я осознала, насколько он, насколько мы были молоды и как мало денег у нас было по причине этой обоюдной молодости.

Я не желала возвращаться в Америку. В Америке была Джеки, самая могущественная женщина мира. Мне уже доводилось страстно стремиться к чему-то, например, к поездке в Европу или замужеству, однако впервые в жизни я вложила столько страсти в отречение. Как правило, май-июнь-июль в Лондоне — самая прекрасная пора, и люди, живущие в провинции, наконец-то вознаграждены за долгие месяцы тяжких усилий; в субботу намечался праздник в их честь по поводу того, что они выжили. Мы провели здесь четыре года. Все вокруг начинали удивляться, что у нас нет детей. «Вы правильно делаете, моя дорогая, что дожидаетесь зимы», — вот что мне приходилось выслушивать, словно мы с Бартом собирались провести последний квартал года, по-научному совокупляясь аккурат перед окнами Ее Величества.

Что-то переменилось.

Я отдалилась от Барта.

Наличие денег некоторым образом оттягивало наш развод. Мы потребили все, что могли потребить. Мы были юны, однако в ближайшем будущем повзрослеем. То, что нас объединяло, разрушится после переправы через океан. Если в каком-либо месте вы были счастливы, то в ваших же интересах избегать путешествий и новых знакомств. Позже я часто убеждалась в этом на примере других, однако никто не доверяет вашему опыту, если вы еще не достигли возраста, когда полагается этот опыт иметь.

Лично у меня, благодаря Джеки и папе, такой опыт имелся уже с десяти лет. Я знала, как вести себя с сестрами и мужчинами.

Барт чувствовал, что я все еще прежняя, но не с ним. Он начал проявлять обходительность перед дверью в ванную комнату и вести себя при Любых Обстоятельствах Чересчур Предупредительно.

Джеки стала Первой Леди. Мы были приняты самой королевой, обожающей американских политических деятелей, чьи имена пишутся в начале ее приветственной речи, которую она заучивает наизусть.

Моя встреча с королевой длилась ровно полторы минуты. Я стояла между Бартом и датчанами. После моего реверанса, который, признаюсь, был несколько неуклюжим, зато глубоким, королева сказала мне пару слов; Барт объяснил, что я нарушила церемонию с Бостонским архиепископом. Если бы потребовалось, я бы поцеловала ему и руку, и левую ногу, однако Барт уже направился к принцу-консорту и я последовала за ним. За полторы минуты Барт произнес: «Это так любезно с вашей стороны», а я выдохнула: «Это великолепно». Возможно, мне следовало попытаться выразить свое восхищение в квадрате.

Филипп не пригласил нас на ужин ни в тот день, ни в другие.

Тем не менее на Филиппа я произвела хорошее впечатление. Он не замедлил мне это доказать. Я поинтересовалась у Барта, что именно сказала мне королева, однако он не пожелал вдаваться в подробности. На следующий день я узнала, что она вообще ничего не говорила. Из-за смущения мне это показалось. Я что-то услышала, так как витала в облаках. Голос церемониймейстера, предполагаю. На меня не надо было бы сильно давить, чтобы я поверила в то, что слышала рондо на готские стихи под аккомпанемент арфисток из «Карнеги Холла».