Сестры

– Ну, время такое было. Это сейчас модно родственников именитых иметь. А тогда, чем проще твое происхождение, тем легче было в жизни пробиться. Думаешь, стал бы твой отец начальником цеха, если бы его фамилия была Печенкин?

– А про французского папочку ничего не известно?

– Нет, Антонина ведь ничего не рассказывала тете Наде. Мы даже не знаем, была ли она за ним замужем, никаких документов, подтверждающих брак, у нее не было.

– А где лежат бумаги отца?

– В письменном столе, в самом низу, в старой кожаной папке. Что ты задумал, Леон?

– Я сегодня случайно забрел в музей, и увидел портрет. Неужели ты не заметила, что на руке Анны Печенкиной красуется твой браслет?

– Я знаю. Это только лишний раз доказывает, что все, что рассказывала тетя Надя, чистая правда.

– А тебе неинтересно, где могут быть остальные украшения: колье, серьги, перстень, заколка. Их ведь ровно пять, как и сестер Печенкиных?

– Почему это тебя так заинтересовало? Какая теперь разница, у кого что, если их след невозможно отыскать? Сколько времени прошло!

– Мама, но существуют архивы, могут быть живы те, кто знал эту семью.

– Я не вижу смысла в поисках.

Леон не стал говорить матери, что смысл – то как раз и есть. И, что, если он отыщет потомков сестер, то вплотную подберется к наследству, оставленному прадедом. А это для него шанс выжить. И даже зажить, не отказывая себе ни в чем. И он, как никто, этого заслуживает.

Домой Леон вернулся в прекрасном расположении духа. Наскоро перехватив пару бутербродов, он налил себе большую кружку сладкого чая, и вытряхнул бумаги из портфеля старого адвоката на письменный стол. Копию завещания он нашел сразу.

«Да, прадед был чудаком. На что он надеялся? Все родственнички соберутся в дружную семейку и сядут на радостях пить чай с плюшками? А то, что может быть драка за золотишко, как в дурных романах, он не подумал?» – Леон боялся даже прикинуть, сколько это в пересчете на рублики может быть, если даже получить свою пятую часть наследства! А, если, еще чью – то присоединить! Стоп! Для начала нужно каким – то образом подобраться к безделушкам. Да, процент успеха невелик, но, лучше сделать и пожалеть, чем жалеть, что не сделал. Леон сортировал бумаги по кучкам, откладывая в сторону те, что имели отношение к Печенкиным. «По-хорошему, начать нужно со старшей сестры. Она была замужем за братом адвоката. То есть, ее фамилия по мужу тоже Кац». Тут взгляд Леона выхватил из пачки писем, отложенных в сторону, старый конверт с адресом, написанным выцветшими чернилами. «Хойна», – еле разобрал более менее четкие буквы Леон. Сняв с книжной полки Атлас Мира, он раскрыл карту Польши и нашел название городка. «Почти граница с Германией. Шансов, что остался в живых хоть один человек, помнящий Кацев, ничтожно мало. Еще меньше вероятность того, что колье „ждет“ меня столько лет. Самое главное, что нужно раздобыть где – то денег на поездку. Как ни крути, придется опять идти на поклон к Дохлому. Можно, конечно, особо не распространяться о наследстве. Скажу ему, что хочу собрать все камушки вместе, должен поверить, старинный гарнитур сам по себе стоит немало. Отдам ему долг, пусть подавится». Леон четко понимал, что, если съездит в Польшу впустую, это будет конец. Дохлый его просто уничтожит.

Леон достал из ящика письменного стола кожаную папку, о которой говорила его мать. Пожелтевшая плотная бумага вытерлась на сгибах, но это был подлинный диплом Гренобльского университета. Вторая бумага, заботливо обернутая в тетрадный лист, оказалась метрикой о рождении Антонины Печенкиной. Свидетельство о ее смерти было написано от руки на обыкновенном листе бумаги и заверено печатью городской больницы. Леон сложил документы в пластиковую папку, положил туда же открытку из музея, на которой был портрет прабабки и набрал номер телефона офиса Дохлого.

* * *

Павел Дохлов сидел, развалившись, в кресле и вертел в руках остро заточенный карандаш. Уверенно, словно это был его кабинет, Леон подошел к низкому диванчику и сел на него, закинув ногу за ногу.

– Что хотел? Никак деньги нашел?