Сестры

— Ты неправильно поступил, — строго произнес Асклепиодор, — но так как ты сознался, то не будешь наказан. Мы узнали достаточно. Вы, привратники, слушайте внимательно. Все ворота храма будут тщательно закрыты, и никто, будь это пилигрим или знатный вельможа из Мемфиса, не посмеет ни войти в храм, ни покинуть его без особого моего разрешения. Будьте бдительны, как если бы вы ждали вражеского нападения. Теперь все ступайте к своим занятиям.

Собравшиеся разошлись. Каждый отправился по своим делам.

Клеа не замечала, что одни смотрели на нее неодобрительно, точно считали ее ответственной за поведение сестры, другие же относились к ней с сожалением. Не заметила она также и сестер-близнецов, чем их очень огорчила. Им так много приходилось плакать по обязанности, что они с жаром хватались за возможность пролить непритворные слезы.

Но ни сострадательные сестры, ни другие обитатели храма не осмелились подойти к ней с расспросами, так неумолимо сурово было выражение ее глаз.

Наконец, девушка осталась одна. Сердце ее сильно билось, мысли быстро следовали одна за другой. Одно ей казалось ясно: Эвлеус, заклятый враг их отца, увел на позор дочь загубленного им человека, и верховный жрец разделял ее подозрение.

Клеа, конечно, не допустит этого без борьбы и обязана действовать немедленно. Она решила посоветоваться со своим другом Серапионом, однако, когда приблизилась к его келье, раздался звук металла, которым жрецы призывались на службу богу, и напомнил ей, что она должна принести воды.

Машинально, по привычке, шла Клеа в свое жилище за золотыми кружками, занятая мыслью о спасении Ирены. Из комнаты бросилась ей навстречу с веселым мурлыканьем кошка.

Выгнув спину, она ластилась к ногам девушки. Клеа нагнулась ее погладить, но красивое животное с испугом отскочило назад и, алыми глазами смотря на нее, уселось на ложе Ирены.

«Она обозналась, — подумала девушка. — Даже животные ее больше любят, чем меня. Ах, Ирена, Ирена!..»

С тяжким стоном опустилась Клеа на скамью, но лежавшая рядом начатая рубашечка маленького Фило напомнила ей о больном ребенке и о храме.

Поспешно взяв сосуды, она направилась к солнечному источнику; дорогой ей вспомнились последние напутственные слова отца, сказанные уже в тюрьме:

«С первого взгляда может показаться, что боги плохо меня наградили за то, что я поступаю по справедливости и правде, но это только так кажется, и, пока мне удастся жить в гармонии с вечными законами природы, никто не вправе меня жалеть. Я сохраню душевный покой до тех пор, пока, послушный учению Зенона и Хрисиппа [82], не вступлю в противоречие с главным условием собственного внутреннего «я». Этот покой может иметь каждый, также и ты, женщина, если постоянно будешь поступать так, как считаешь справедливым и сообразным с твоим долгом. Божество само дает доказательство справедливости этого учения, доставляя покой духа тому, кто ему следует. Тот же, кто свернул с пути добродетели и долга, тот никогда и не находит покоя и с болью чувствует когти враждебной силы, терзающей его душу. Кто сохраняет покой духа, тот и в несчастье не приходит в отчаяние, и, всегда благодарный, он учится чувствовать себя довольным в каждом положении жизни потому уже, что его наполняет благороднейшая часть его существа, лучшее чувство добра и справедливости. Итак, мое дитя, поступай по чувству справедливости и долга, не спрашивая зачем, не раздумывая, принесет ли это тебе удовольствие или горе, не боясь людского суда и зависти богов. Тогда ты сохранишь душевный мир, который отличает мудрых от неразумных, и будешь счастлива в самых ужасных обстоятельствах жизни. Истинное несчастье — это господство над нами зла, противоестественного безрассудства. Истинное счастье в добродетели, но только в полной добродетели — добро и зло не имеют каких-либо степеней. Самый незначительный проступок против долга, права и правды, даже не наказуемый законом, находится в противоречии с добродетелью.

Ирена, закончил Филотас, еще не может понять этого учения, ты же серьезна и разумна не по летам. Помни мои слова всегда, как последнее завещание, и передай их, когда придет время, сестре, которой ты должна заменить мать».

Вспоминая теперь эти слова, Клеа воспрянула духом и вновь почувствовала в себе решимость не уступать соблазнителю сестры без боя.

Наполнив сосуды водой для возлияний, она вернулась к больному Фило, нашла его состояние вполне удовлетворительным и, пробыв там более часу, направилась к Серапиону, чтобы сообщить ему свое решение и спросить совета.

Сегодня отшельник не услыхал шагов молодой девушки и не смотрел из окна ей навстречу. Он бегал взад и вперед по своей крошечной келье.

Ему стало известно, что знали все в храме, об исчезновении Ирены, и он хотел, он должен был ее спасти и теперь обдумывал, как это сделать. Но как он ни напрягал всю свою изобретательность, он не мог придумать ничего подходящего для спасения жертвы из рук могущественного разбойника.