Сестры

Родители девочек сидели рядышком напротив кабинета судебного медика, но друг к другу не прикасались. И Сервас спросил себя, выстоит ли эта семейная пара под ударом двойного траура.

Класа, похоже, такие соображения не волновали. Он видел слишком много трупов, слишком много насилия и слишком много горя, и истинного, и притворного. Медик сидел за столом, на котором ни один предмет не напоминал о смерти, как, к примеру, в больницах на рабочих столах крупных специалистов, где зачастую можно обнаружить резиновые муляжи мозгов, легких или сердец. Наоборот, в залитой солнцем оранжерее с пыльными цветными витражами, переоборудованной в кабинет, жизнь присутствовала повсюду. Над мебелью с металлических балок свешивались настоящие джунгли экзотических растений в горшках, которые заполняли все пространство, распространяя запах кормилицы-земли и гумуса. Горшки стояли и на дубовом столе рядом с массивным телефоном «Ролодекс». Сервас прочел несколько надписей на этикетках: Dracula chimaera (орхидея), Chamaecrista fasciculata (сорт папоротника), Dionaea muscipula (росянка). И все же ему показалось, что здесь, под застекленным оранжерейным потолком, чувствовался еле уловимый запах тления. Жизненный цикл природы непобедим: за смертью следует возрождение.

– Ну что ж, пойдемте, – сказал Клас, вставая с места.

Сервас заметил, как головы стариков медленно втянулись в плечи. Коротышка Клас провел их по длинному коридору, облицованному серым камнем, что придавало ему сходство с интерьером старинной крепости, толкнул металлическую дверь, нажал на выключатель, и они оказались в большом холодном зале, выложенном плиткой. Одна из стен сплошь состояла из блестящих стальных ящиков-холодильников. Клас сверился с карточкой идентификации, вставленной в картодержатель при каждом ящике, потом открыл одну из дверец, с дребезжанием выкатил оттуда длинный ящик на колесиках и сделал родителям знак подойти.

– Не задерживайтесь, – посоветовал он. – Это никому не нужно. Лучше пусть они останутся в вашей памяти такими, какими были раньше. Я хочу, чтобы вы просто взглянули, чтобы опознать их.

Отец подошел, а мать, казалось, окаменела.

Клас поднял покрывало.

Это, несомненно, была Алиса… Судебный медик открыл ее тело по грудь. Сервас заметил, что возле левого плеча у девушки было характерное родимое пятно. Она, казалось, спала. Старики почти одновременно закивали. Клас опустил покрывало. Затем выкатил второй ящик.

Когда он снова откинул покрывало, Сервас стиснул зубы, ожидая, какова будет их реакция.

У матери вырвался сдавленный, похожий на икоту, крик ужаса; отец быстро отступил назад и всхлипнул. Сервас отметил, что оба сразу же отвели глаза от изуродованного лица Амбры. Закусив губы, отец кивнул и, повернувшись спиной к ящикам и к дочерям, обнял жену.

– Подтверждаете ли вы, что это Амбра и Алиса Остерман, ваши дочери? – задал Клас вопрос, положенный по протоколу.

Сервас пробормотал «мне очень жаль» и выскочил на улицу глотнуть свежего воздуха, на ходу проклиная Ковальского, который послал его сюда одного.

На воздухе он вдруг почувствовал, что силы кончились. Зажег сигарету и курил, следя глазами за двумя молоденькими девчонками на другой стороне улицы. Они хохотали и шли широко и уверенно, словно весь город принадлежал им. Мартен глубоко затянулся и вслушался в шумы города. Клаксоны, тарахтение скутеров, ровный гул уличного движения, звон церковных колоколов, воркование голубей на крыше, обрывки музыки… Обычная жизнь, такая, как и всегда.

Ближе к вечеру Гамбье, республиканский прокурор, предстал перед журналистами на пресс-конференции. Он объявил о двух убитых студентках, сообщил о первых деталях, о платьях первопричастниц – Сервас и Ковальский скривились при этих словах, – но обошел молчанием оба крестика: и тот, что был на шее Амбры, и тот, что исчез. На выходе Ковальский отвел Мартена в сторонку:

– Вернись в кабинет и прочти эту чертову книжонку. И посмотри, нет ли еще совпадений. Может, это чтиво и вправду вдохновило убийцу; может, в ней есть еще что-то. Ты ведь у нас в группе интеллектуал…

И он, похлопав Серваса по плечу, протянул ему полиэтиленовый пакет с тем экземпляром книги, что нашли в комнате Амбры.

Сервас понял, на что намекает Ковальский. На его длинные волосы, на учебу на филфаке, на манеру говорить длинными фразами, а еще на то, что бывалые сослуживцы отвергали и одновременно презирали его мозги, чересчур набитые всякой всячиной.

– Интересно было бы знать, кто проник в комнату Амбры, кроме родителей, конечно, – сказал он вдруг. – Знал ли убийца, что девушки были поклонницами Эрика Ланга? И что у Амбры в комнате стоял томик «Первопричастницы»? Это не может быть простым совпадением.

– По меньшей мере, один человек об этом знал, – сказал Ковальский.

– Да. Эрик Ланг.

* * *