Сестры-близнецы, или Суд чести

И в санатории, и в доме своей тетки в Берлине, и позднее в Потсдаме, будучи женой Ганса Гюнтера, Алекса тосковала по дому старых Рети, где жизнь была так проста и надежна. Самой себе она казалась птенцом, выпавшим из гнезда. Алекса была просто уверена в том, что, как только она ступит на родную землю, все ее сомнения и заботы исчезнут и что она там по-настоящему, как никогда до этого, будет любима и желанна. К ее разочарованию посещение Шаркани не дало ничего, что она там ожидала получить. Это было переживанием, которое ни с прошлым, ни с будущим не имело ничего общего, это был шаг в чужую территорию. Желая снова ближе почувствовать Беату, она попросила показать последние фотографии сестры. К сожалению, нашлась только пара выцветших даггеротипов из ее юности и несколько фотографий Беаты, уже будучи молодой женой. Фотографии привели Алексу в смятение и растерянность, так как женщина, изображенная на них, была она сама, только одетая в другие платья. Даже лицо под вуалью невесты было абсолютно тем же. Как бы Алекса ни пыталась представить себе Беату взрослой женщиной, для нее она по-прежнему оставалась маленькой девочкой, которая, плача, провожала увозивший Алексу в Швейцарию поезд.

Поездка из Шаркани в Давос была одним из самых мучительных для Алексы воспоминаний. Тетка Роза ворвалась в дом Рети, как ураган, который должен был оторвать ее от того, что она так любила. Старики Рети беспомощно стояли рядом, уверяя, что все делается только для ее блага и что, как только она выздоровеет, она тут же сможет вернуться. Но Алекса в это не верила. Уже во время посадки в поезд она решила в знак протеста голодать. Но этой решимости хватило только до Вены, где на перроне продавались соблазнительные булочки с ветчиной. Она проглотила булку со здоровым аппетитом, но уже через полчаса девочку под причитания тетки стошнило на ее каракулевую шубу.

В первые три месяца в Давосе Алекса постоянно худела, и веселые шуточки доктора Берендса, главного врача детского санатория «Германия», были все более натянутыми, когда он смотрел на кривую ее температуры.

Перемены, которые отразились не только на температуре или весе, но, главное, на душевном состоянии и, как оказалось, определили будущее Алексы, были вызваны появлением Фелициты фон Хартвег, ее новой соседки по комнате.

Фелиците было четырнадцать лет, она была на два года старше Алексы. В этом возрасте это существенная разница в таком изолированном мирке, как санаторий. Худенькая блондинка, дочка прусского дипломата, могла часами, которые они проводили в креслах на крытой террасе, рассказывать Алексе всевозможные интересные истории. Если Фелицита иногда и изображала из себя умную взрослую, то в принципе она была маленькой девочкой, веселой и немножко дерзкой, в обществе которой находиться было приятно. Кроме того, имя Фелицита означало «счастье», а Беата означало «счастливая». Это удивительное совпадение навело Алексу на мысль, что появление Фелициты не обошлось без вмешательства высших тайных сил, чтобы, по крайней мере, на время заполнить ту пустоту в ее жизни, которая образовалась в результате разлуки с Беатой.

До знакомства с Фелицитой весь мир для Алексы был ограничен Шаркани и его окрестностями. Кирха Св. Иосифа в Комароме была самым высоким зданием, которое она видела, а члены семейства Каради казались просто полубогами. Рассказы Фелициты привели к тому, что этот, до сих пор сияющий, мир вдруг стал казаться Алексе бедным и ограниченным.

Еще во время поездки в Давос ее тетка Роза фон Цедлитц дала понять, что она, по-видимому, возьмет Алексу после лечения к себе в Берлин. Эта перспектива поначалу привела девочку в ужас, но, поразмыслив, она решила, что Берлин стоит того, чтобы пожить у тетки. Девушки в Шаркани, выходившие замуж за местных помещиков — из которых одни были зажиточными, другие жили на грани бедности, — приносили в жертву свою молодость, ухаживая за непослушными детьми, неверными мужьями и воюя с нечистыми на руку слугами. Жизнь их протекала в постоянном страхе перед болезнями, эпидемиями свиной чумы или ящура, природными напастями вроде града, засухи или наводнений и в страхе перед нежелательными беременностями. Алексе представлялось вполне возможным, что, будучи племянницей генерала в Берлине, она сможет вести гораздо более беззаботную, полную развлечений жизнь по сравнению с той, которая ожидала бы внучку обедневшего помещика в Шаркани.