Сестры-близнецы, или Суд чести

— Ну в Австрии, возможно, так оно и есть, господин генерал. Хотя некоторым и в Вене мать-еврейка в определенных здешних кругах не делает жизнь легче. В Берлине, однако, это может привести к полной изоляции. Барон Бляйхредер должен был уволиться со службы потому что его командир запрешал ему посещать казино, а, например, Гольдшмидт-Ротшильд оказался пригоден только к дипломатической службе, но никак не в качестве офицера запаса.

— Ты говоришь о прошлом. Времена изменились. И кайзер Вильгельм изменился. Сегодня Альберт Баллин, еврей, считается одним из самых близких к нему людей.

— Потому что ему принадлежит пароходная линия Гамбург-Америка. Кайзер беседует с ним о кораблях. С тех пор как он начал восстанавливать флот, чтобы соперничать с Англией, его больше ничто не интересует. В Баллине он видит родственную душу. Но у меня нет кораблей, нет даже байдарки. Думаю, господин генерал, есть какая-то другая причина. Мне будет позволено ее узнать?

Генерал на минуту задумался.

— Полагаю, именно поэтому выбор остановился на тебе. Нам не нужен в Берлине приверженец прусской военной партии. У тебя в обществе отличные связи с итальянцами, англичанами и французами. Если пруссаки на самом деле попытаются тебя изолировать, это тебя не должно беспокоить. Нас не интересуют военные секреты немцев, мы узнаем о них из английских газет. Timesполучает свою информацию непосредственно из уст кайзера.

— Боюсь, в Генеральном штабе переоценивают мои связи в обществе.

— Одна из этих связей могла бы для нас быть весьма полезной, я имею в виду знакомство с князем Ойленбургом. Или вы больше не поддерживаете отношений?

— Нет, напротив. Но насколько мне известно, князь отстранен от активной служебной деятельности.

— И тем не менее он все еще близкий друг кайзера.

«Вот почему выбрали меня», — подумал Николас.

— Конечно, Берлин не самое лучшее место, Каради, — сказал генерал. — В конце девяностых годов я провел там неделю, и каждая минута была мне противна. Но за это время там определенно должно было многое измениться. Берлин, говорят, стал настоящим большим городом. И кроме того, тебя посылают туда не навечно. Через два-три года ты будешь снова здесь.

Такой поворот событий вовсе не привел Николаса в восторг, но и об отъезде из Вены он не сожалел. Возможность расстаться с Митци Хан, субреткой из Венского театра и последней из длинной череды женщин, с которыми он спал эти годы после смерти Беаты, он воспринял с облегчением. Уже довольно давно он начал тяготиться этой связью, она же, напротив, цеплялась за него со все возрастающей страстью, что делало разрыв довольно тяжелым делом.

С некоторых пор он стал замечать, что ему как-то не по себе после того, как он переспал с какой-либо женщиной, оставался какой-то горький осадок. Он вел в последнее время довольно однообразную, но отнюдь не лишенную удовольствий жизнь. Его первой любовницей после смерти Беаты была одна из знакомых семьи, женщина десятью годами старше его. Спустя примерно месяц после смерти Беаты она зашла с корзиной красных роз, чтобы выразить ему соболезнование. Нежно обняв вдовца, она шепотом заверила его в своем сочувствии. Ее мягкое, зрелое тело вызвало в нем непреодолимое желание, и, не теряя времени на лишние галантности, он овладел ею на софе в салоне, совсем не предназначенном для таких эскапад. После этого приступа страсти Николас взял себя в руки и проводил даму до дверей так же решительно, как выпроваживают нежелательного гостя. Все дальнейшие попытки встретиться с ним он неукоснительно отклонял и встал, как ему казалось, на путь ревностного воздержания.

В это время Николас на самом деле невыносимо страдал. Тяжесть утраты он ощущал физически так же, как заключенные тяжесть сковавших их цепей. Не было минуты, чтобы он не ощущал боли; смерть Беаты была тем темным фоном, на котором протекала теперь его жизнь изо дня в день. В этой жизни были свои высоты и падения, а временами, что уж совсем не украшало офицера, доходило и до слез, если он считал, что его никто не видит. До Беаты одиночество его не тяготило, напротив, это было приятным временем отдыха. Теперь же долгие часы одиночества были просто невыносимы.

Еще хуже действовало на него присутствие матери и ее друзей. Чтобы вытащить его из этого — как они это называли — больного состояния, они пытались знакомить его с незамужними молодыми девушками или женщинами, которые совсем не прочь были с ним пофлиртовать. Все это чрезвычайно раздражало Николаса, хотя ни к чему не обязывающие любовные связи и в дальнейшем ему были не чужды. Его отец, с которым он раньше никогда не был особенно близок, проявил, на удивление, большое понимание. Он брал сына на мужские вечеринки, на скачки или на охоту в венгерских поместьях.

Как раз в одной из таких поездок Николас познакомился и сблизился с молодой женщиной, дочерью владельца поместья, которая, поссорившись с мужем, жила в это время у отца. Их любовные отношения длились несколько месяцев и закончились, когда дама помирилась со своим супругом.