Сестры-близнецы, или Суд чести

Полнейшим воплощением подобной глупости была опирающаяся на руку кайзера женщина, которая, казалось, совершенно спокойно воспринимала высокую честь — быть принятой немецким кайзером. Это была женщина с довольно пышными формами, хорошо сложенная и всем своим видом излучающая здоровье и самодовольство. Графиня улыбалась дамам и господам, между которыми она проходила, без тени снисходительности или насмешки, хотя знала, что многие из них, особенно австрийцы, до и после ее замужества злословили по ее адресу и старались унизить, как только могли. Супруг ее, очень высокий, но с плохой осанкой, в парадном мундире, плохо сходившемся на животе, пребывал в редком для него благодушном настроении; в конце концов, его супругу с почестями, которые соответствовали члену королевского дома, принимал один из ведущих дворов Европы.

Эрцгерцог узнал Николаса и нахмурился. Несколько секунд он смотрел неодобрительно, затем коротко кивнул и повернулся к императрице. Каради не стал ломать над этим голову; только спросил себя, чем он мог вызвать неудовольствие эрцгерцога. Возможно, тем, что его перевели в Берлин, предварительно не доложив об этом эрцгерцогу. Казалось, что Франц Фердинанд не совсем уютно чувствовал себя в роли наследника одного из старейших престолов Европы, роли, которую неожиданно для себя он должен был принять после загадочного самоубийства эрцгерцога Рудольфа.

Николас до этого никогда не видел императрицу Августу Викторию и нашел, к своему удивлению, ее — женщину около пятидесяти лет и мать семерых детей — довольно привлекательной. У нее было румяное лицо, фигура с приятными округлыми формами, мягкие пышные волосы — типичный облик немецкой домохозяйки. Ее наряд был сшит из пурпурной камчатой ткани, плечи обнажены, вырез на платье был настолько глубоким, что взгляду открывались очертания пышного белого бюста, который украшала цепочка из бриллиантов, рубинов и нескольких нитей жемчуга, уложенных так тщательно, как будто они располагались в витрине ювелирного магазина. На правой груди у нее был приколот орден Золотого руна.

Кайзер и его гости приближались к Мраморному залу, а дамы и господа, стоящие по обе стороны зала, напоминали заросли камыша, над которыми проносился порыв ветра. Они склонялись в глубоких поклонах и реверансах. Это могло бы быть финальной сценой какой-нибудь оперетты, разница заключалась лишь в том, что в качестве первого любовника, примадонны, субретки и комического персонажа выступали не артисты, а одни из самых могущественных личностей Европы. В качестве хора выступала элита их империи, а то, что здесь сверкало, это были не стразы, а золото и благородные камни, стоимости которых хватило бы, чтобы накормить большую часть населения Земли.

Как только все заняли места в Мраморном зале, по четыре человека за каждым столом, гофмаршал дал знак персоналу сервировать. Николас оказался за столом между одной гофдамой и женой баварского дипломата, привлекательными остроумными женщинами. Но близость Алексы, место которой оказалось неподалеку, сделало его неразговорчивым собеседником. Алекса и Ганс Гюнтер сидели за одним столом с генералом фон Мольтке, комендантом Берлина, советником французского посольства Лекомтом и адъютантом кайзера графом Вильгельмом фон Хохенау. Эта группа, казалось, состоит из старых друзей — за столом раздавались шутки и смех, тем самым стол отличался от других, где люди чопорно сидели почти на краю стула, в каждый миг готовые вскочить по приказу.

Князь Филипп цу Ойленбург-Хертефельд обедал в обществе князя Бюлова и его элегантной итальянской принцессы. Другой Мольтке, новый шеф Генерального штаба, племянник легендарного героя войны 1870–1871 годов, привлекал почти такое же внимание, как и сам Его Величество. Он был идеалом кавалерийских офицеров прусской армии. Казалось, что он сидит высоко на коне даже тогда, когда шел пешком. В Вене шутили, что одним только назначением его шефом Генерального штаба кайзер Вильгельм II надеялся привести в ужас английского короля Эдуарда VII.

Кайзер ел мало, главным образом потому, что он непрерывно говорил. Его когда-то резкий юношеский голос был теперь приглушенным, и не столько от возраста, сколько от перенесенной в 1903 году операции по удалению полипов. Но если голос кайзера и тонул в общем шуме разговоров, то его звонкий смех врывался в этот шум так же внезапно, как молния на облачном небосклоне. Видно было, что он с удовольствием развлекается, тогда как эрцгерцог ограничивался вежливым слушанием и одобрительным поддакиванием.