Сестры-близнецы, или Суд чести

— Я хотел бы кое-что сказать, господин председатель, — и продолжал, не дожидаясь разрешения: — Уже второй раз здесь совершенно превратно толкуется инцидент с платком. Я тогда действительно прижал платок к губам — но только чтобы подразнить мою жену. Это была шутка. Случай этот здесь представлен в совершенно ложном свете. И я вынужден сказать, что все это не без помощи суда.

Генерал получил предупреждение от судьи, и на этом заседание в этот день закончилось.

На следующий день суд разрешил, несмотря на возражения советника юстиции Гордона, продолжить заслушивание других свидетелей обвиняемого о предполагаемых гомосексуальных наклонностях лиц из числа друзей генерала и князя Ойленбурга. Легко можно было догадаться, что защита пытается при этом втянуть князя Ойленбурга в ход процесса.

Николас пришел на этот раз с получасовым опозданием, заседание шло уже полным ходом. Высокий краснолицый штатский в черном костюме, который был ему тесен в плечах и на животе, как раз давал показания. Вначале Николас не мог понять, какое отношение имеет частная жизнь графа фон Линара, полковника лейб-гвардии, к делу Мольтке. Но после нескольких вопросов стало ясно, зачем привлек Бернштайн в качестве свидетеля этого бывшего кирасира и знаменосца полка Боллхардта: он снова пытался обвинить Мольтке и Ойленбурга в нарушении параграфа 175 Уголовного кодекса.

Отставной кирасир вел себя временами нагло, временами выглядел растерянным. На некоторые вопросы он отвечал едва слышным пропитым басом, а отвечая на другие, мог взреветь, как фельдфебель на плацу. Одно его высказывание было подобно разорвавшейся бомбе: десять лет назад он много раз получал приказ явиться на виллу Адлер тогдашнего ротмистра Линара и там подвергался со стороны ротмистра и других офицеров сексуальным надругательствам.

— Присутствовал ли тогда генерал Мольтке? — спросил Бернштайн.

Боллхардт открыл было рот и снова его закрыл. Напряженная тишина нарушалась лишь шепотом в последних рядах.

— Трудно сказать, — ответил он наконец неожиданно тихим для такого крупного человека голосом. — Там горели только свечи, так любил ротмистр… И пить приходилось много и вина и шнапса. А без мундиров все господа выглядели одинаково.

В зале громко рассмеялись, а Бернштайн, казалось, хотел взглядом уничтожить свидетеля за то, что тот отвечал так неуверенно.

— Ну а князя Ойленбурга, его-то вы все же узнали?

Но тут он зашел слишком далеко. Боллхардт выпрямился.

— Нет, насколько я знаю. — Он посмотрел на маленького адвоката с тем презрением, с которым обычно солдат смотрит на штатского. Резкость в его тоне свидетельствовала лишь о том, что либо ему заплатили недостаточно, либо Бернштайн вышел за оговоренные границы. Он также попросту опасался, что Ойленбург, князь и близкий друг верховного главнокомандующего, всегда сможет ему, простому человеку, отомстить.

Бернштайн, однако, не сдавался.

— Вы действительно уверены, что на вечерах у графа Линара никогда не видели князя Ойленбурга?

— Я уже сказал об этом, разве нет?

— Вы стоите под приягой.

Настойчивость Бернштайна смутила Боллхардта.

— Ну… может, я и видел его, а может, и нет… Откуда мне знать, столько лет прошло.

— Прошло всего только десять лет, — сказал Бернштайн.

— Так ведь даже на другой день не всегда можешь все вспомнить… Только свечи были… все пьяные…

Бернштайн признал свое поражение.

— Больше вопросов нет.

После того как Бернштайн не смог добиться от свидетеля высказываний, которые бросали бы тень на Мольтке или Ойленбурга, Гордон отказался от вопросов к бывшему кирасиру. После этого адвокат обвиняемого вызвал пять нижних чинов из гвардейского полка. Трое все еще служили, но в других полках. Все были моложе тридцати, все выглядели как типичные представители прусского пролетариата или крестьянства, и никто из них и слыхом не слыхал о тех женоподобных мальчиках, которых так обожали Александр Македонский или Калигула.

После быстрых вопросов, поставленных Бернштайном один за другим, они признались, что бывали на вечеринках у графа Вильгельма фон Хохенау, где со стороны некоторых офицеров подвергались противоестественным домогательствам. В подробности они вдаваться не захотели.

Наблюдая за солдатами, стоящими на месте свидетелей, Николасу вдруг пришла в голову мысль: как это Хардену удалось отыскать в целом полку именно этих пятерых. Несомненно, ему должен был помогать очень влиятельный человек. Внезапно его ушей коснулось знакомое имя, которое назвал последний свидетель, капрал Иоханн Зоммер. Какой-то момент Николас сидел, словно окаменев, так как капрал сообщил, что во время одной вечеринки в квартире фон Хохенау он был подвергнут насилию со стороны некоего майора Годенхаузена. Советник юстиции Гордон объявил, что это показание не имеет ничего общего с рассматриваемым делом, и снова восторжествовало мнение Бернштайна.