Сестры-близнецы, или Суд чести

Некоторое время все было спокойно, пока Дмовски не перестал придерживаться этого распорядка. Но как-то Алекса проснулась от шума натираемого пола и дверей. При этом он бесцеремонно насвистывал, словно давая понять, что он, мол, здесь, наверху. И так стало продолжаться. Однажды утром она не выдержала, вскочила с кровати и, не надев на сорочку пеньюара, рванула дверь.

— Убирайтесь отсюда! Немедленно! Вам было сказано оставаться внизу! — закричала она. Он уронил длинную метлу, которой как раз убирал паутину с потолка.

— Вы особенно красивы, когда сердитесь, — сказал он нахально. Немецкий с сильным польским акцентом Дмовски никак не соответствовал его цыганскому облику.

— Вы что, не слышали? Убирайтесь! — И она указала ему рукой на лестницу.

Он не тронулся с места.

— Убираться? Так командуют только собаке, а я вовсе не собака. — Он сделал шаг к ней и коснулся лица Алексы, затем его рука скользнула к ее груди, слегка прикрытой ночной сорочкой. Алекса словно окаменела, затем она закричала и ударила его по лицу. Из носа Дмовски полилась кровь, но он все еще ухмылялся.

— Это не очень любезно с вашей стороны, баронесса, — сказал он и промокнул кровь носовым платком. Позднее она вспомнила, что это был тонкий, безупречно белый батистовый платок с вышивкой. Насмешливое выражение все еще не сходило с его лица. — А если я вас ударю?

Она бросилась в спальню и с грохотом захлопнула за собой дверь. Дмовски должен изчезнуть. Она не потерпит его в доме ни одного дня. Ей вообще не следовало мириться с его присутствием, но это не так просто — выгнать кого-то только за то, что тебе не нравится его физиономия.

Алекса оделась и, когда Ганс Гюнтер пришел на обед домой, ожидала мужа в кресле в его кабинете. Как обычно, он спешился перед каретным сараем и отдал лошадь Ержи, конюху. Она слышала, как Дмовски открыл ему дверь.

Ганс Гюнтер вошел в кабинет и был удивлен, увидев там жену, — зайдя в его кабинет, она нарушила неписанный закон. Он заметил, что она нервничает.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Убери Дмовски из дома.

Он стоял со скрещенными руками, нахмурив брови.

— Убрать из дома?

Она встала и подошла к нему.

— Он… он… вел себя так нагло, что я не могу его больше терпеть в доме. — И тут Алекса почувствовала в нем такую неприязнь, что просто растерялась.

— И что же он такого сделал, позволь узнать?

— Он… во-первых, ему совершенно нечего делать здесь, наверху. Я распорядилась, чтобы он до обеда оставался внизу.

— Так, значит, он был наверху. И что же в этом такого наглого?

— Я сказала, что он должен спуститься вниз, но он отказался, и я дала ему пощечину.

— Ты дала ему пощечину? Да ты на самом деле сошла с ума?

— Я же сказала, он действительно потерял всякий стыд. Когда я приказала ему спуститься вниз, он меня…

— Что он тебя?

— Он меня… лапал.

— И ты его ударила за то, что он тебя… потрогал? Что, это на самом деле так плохо?

Она повысила голос:

— Да, он трогал мою грудь.

Молчание.

— Как это? Ты что, была в постели?

— Как ты мог подумать? Я была в прихожей.

Он на минуту задумался.

— Ну ладно. Я поговорю с ним. Один. Пусть фрейлейн Буссе пошлет его ко мне.

Спокойствие, с которым он все это воспринял, и его резкий тон рассердили Алексу.

— Это ты можешь сказать ей сам, — задыхаясь от возмущения отрезала она. — А вообще здесь не о чем говорить. Все очень просто — отправь его обратно в казарму и подыщи себе другого денщика. С Тадеусом никогда не было никаких проблем.

Не удостаивая ее ответом, Ганс Гюнтер подошел к звонку и дернул два раза за шнур. Два звонка относились к вызову фрейлейн Буссе, но в комнату зашел Дмовски.

«Наверняка подслушивал под дверью», — подумала Алекса.

— Фрейлейн Анни караулит суфле в печке, иначе оно опадет, — объявил он. Он стоял навытяжку, вперив свой взгляд в майора. Присутствие Алексы он попросту игнорировал. — Прибыл по вашему приказанию, господин майор?

Алекса заметила, как у Ганса Гюнтера нервно подергивался уголок рта. Он подошел к окну и повернулся к обоим спиной.

— Мне нужно с вами поговорить, Ян. — И, немного помолчав, добавил: — Ты не смогла бы оставить нас одних, Алекса?

Алекса встала. Дмовски стоял, загородив дверь.

— Вы не соизволите меня пропустить?

Косо взглянув на нее, Дмовски посторонился. Она ринулась из комнаты, униженная и оскорбленная. Алекса чувствовала, что обоих мужчин объединяет нечто такое, против чего она бессильна. Алекса не хотела знать, как долго длился разговор и чем он закончился, она пробыла в спальне, пока не позвали к обеду.

Как обычно, за обедом, в присутствии фрейлейн Буссе Ганс Гюнтер вел себя образцово. Обсуждались последние новости. Вильгельм II провел весну на острове Корфу, в Ахиллеонском дворце, построеном Екатериной, покойной императрицей Австрии, который унаследовал немецкий кайзер. По-видимому, между ним и его дядей снова возник конфликт, поскольку Вильгельм послал английскому морскому министру личное письмо.