Сестры Бронте. Лучшие произведения в одном томе

— Милая Милисент, это был бы нечеловеческий подвиг, — ответил он шутливо. — Мне самому удалось вырваться с превеликим трудом. Ральф пытался остановить меня силой, Хантингдон угрожал навеки порвать со мной дружбу, а Гримсби превзошел их обоих, стараясь ядовитыми намеками и сарказмами побольнее уязвить меня и заставить устыдиться своей добродетели. Как видите, прекрасные дамы, вы должны быть со мною особенно приветливы, раз уж я выдержал столько опасностей и перенес столько страданий ради вашего прекрасного общества! — При последних словах он с улыбкой и поклоном повернулся в мою сторону.

— Как он красив, правда, Хелен? — шепнула мне Милисент, забывая на миг все остальное и с сестринской гордостью любуясь им.

— Был бы красив, — возразила я, — если бы этим сиянием в глазах, румянцем и алостью губ его одарила природа. Но погляди на него через несколько часов!

Тут предмет нашего разговора придвинул стул ко мне и умоляюще попросил налить ему кофе.

— Вот так, наверно, штурмуют Небеса, — заметил он, беря чашку. — Сейчас я в раю. Но чтобы достигнуть его, мне пришлось преодолеть потоп и пламя. Исчерпав все остальные средства, Ральф Хэттерсли уперся спиной в дверь и поклялся, что я открою ее только вместе с ним (а он, надо признаться, довольно-таки тяжел!). К счастью, у вас в столовой есть другие двери, и мне удалось спастись через буфетную — к большому изумлению Бенсона, который занят там чисткой серебра.

Мистер Харгрейв засмеялся, как и его кузина. Но мы с его сестрой промолчали.

— Извините мою болтовню, миссис Хантингдон, — сказал он более серьезным тоном, поглядев на мое лицо. — Вы ни к чему подобному не привыкли, и ваша тонкая чувствительность страдает. Но в этой буйной компании я все время помнил о вас и пытался добиться того же от мистера Хантингдона, только тщетно. Боюсь, он твердо намерен провести этот вечер на свой лад, и оставлять кофе для него и остальных нет смысла. В лучшем случае они присоединятся к нам за чаем. Пока же я больше всего на свете хотел бы изгнать их из ваших мыслей и моих собственных, потому что мне противно о них думать… Да-да, даже о моем дорогом друге Хантингдоне. Ведь стоит мне вспомнить, какой властью он обладает над счастьем той, что неизмеримо выше его, и я… я, право, начинаю испытывать к нему отвращение.

— В любом случае говорить это не следует, — сказала я. — Как он ни плох, но он часть меня и поносить его, не оскорбив меня, невозможно.

— Простите меня! Ведь мне легче умереть, чем вас оскорбить. Но, если можно, не будем больше говорить о нем.

Он тотчас переменил разговор и постарался развлечь наш маленький кружок, рассуждая на различные темы даже более интересно и красноречиво, чем обычно, обращаясь то ко мне одной, то к нам троим. Аннабелла весело вносила свою лепту в беседу, но мое сердце мучительно сжималось, особенно когда мой слух поражали и отзывались пронзительной болью в висках раскатистый хохот и бессвязные обрывки песен, доносившиеся через три пары дверей: столовой, передней и малой гостиной. Милисент во многом разделяла мои чувства, а потому нам вечер казался нескончаемо долгим, несмотря на рьяные усилия мистера Харгрейва скрасить его для нас.

Наконец они появились, но уже после десяти, когда мы допивали чай, который я распорядилась подать на полчаса позже обычного. Как я ни ждала их, при их шумном приближении у меня оборвалось сердце, а Милисент побледнела и чуть было не вскочила на ноги, когда в комнату ввалился мистер Хэттерсли, изрыгая проклятия, которые Харгрейв попытался оборвать, напомнив ему о присутствии дам.

— А, ты вовремя о них заговорил, гнусный дезертир, — воскликнул его зять, помахивая у него перед носом внушительным кулаком. — Не то я бы изничтожил тебя во мгновение ока, а тело твое выбросил птицам небесным и лилиям полей!

Затем, со стуком поставив стул возле леди Лоуборо, он уселся на него и принялся изливать на нее потоки болтовни, в которой нелепости мешались с развязной наглостью, но ее все это, видимо, нисколько не возмущало, а только забавляло, хотя она делала вид, будто сердится на его нахальство, и мстила ему остроумными колкостями.