Сестры Бронте. Лучшие произведения в одном томе

В подобных обстоятельствах нечему было охладить или прогнать любовь, хотя многое рождало отчаяние. И многое – ревность, как подумаешь ты, читатель, то есть если женщина, стоящая столь низко, как я, посмела бы ревновать к женщине, стоящей так высоко, как мисс Ингрэм. Однако я не испытывала ревности, во всяком случае, очень редко. Мучавшую меня боль это слово не объяснило бы. Мисс Ингрэм стояла ступенью ниже ревности, была недостойна этого чувства. Извините кажущийся парадокс, но я говорю серьезно. Она была вся напоказ, но ни в чем не настоящая; она обладала прекрасной внешностью, многими светскими талантами, но ее ум был убогим, сердце пустым от природы: на этой почве ничто не взрастало само собой, ни один плод не радовал душистой свежестью. Она не была доброй, она не умела мыслить самостоятельно и повторяла звучные фразы, вычитанные из книг, и никогда не высказывала – никогда не имела! – собственного мнения. Она превозносила сильные чувства, но не знала, что такое сочувствие и жалость. В ее характере не было ни мягкости, ни искренности. И очень часто она выдавала это, без всякого повода давая волю злобной неприязни, которую питала к маленькой Адели: отталкивала с тем или иным презрительным эпитетом, стоило девочке приблизиться к ней, или приказывала ей выйти из комнаты, неизменно обходясь с ней холодно и презрительно. Не только мои глаза следили за этими проявлениями истинного характера – и следили внимательно, пристально, проницательно. Да! Будущий жених, мистер Рочестер, держал свою суженую под неусыпным наблюдением, и вот этот-то здравый смысл, эта его настороженность, это ясное и полное представление о недостатках его красавицы, это явное отсутствие страсти к ней и были неиссякаемым источником моих мук.

Я видела, что он намерен жениться на ней ради ее знатности или, возможно, по политическим соображениям – потому что ее положение в свете и родственные связи его устраивали. Я чувствовала, что он не подарил ей свою любовь и не в ее силах завладеть этим сокровищем. В этом-то и заключалась беда, это-то и язвило и мучило, это-то и вызывало и питало лихорадку, снедавшую меня: ей не было дано его очаровать.

Если бы она сразу одержала победу, если бы он был покорен и со всей искренностью сложил сердце к ее ногам, я бы закрыла лицо, отвернулась к стене и (фигурально выражаясь) умерла бы для них. Будь мисс Ингрэм истинно хорошей, благородной женщиной, наделенной волей, пылкостью, добротой, умом, я бы вступила в смертельный поединок с двумя тиграми – ревностью и отчаянием, а затем, когда сердце было бы вырвано из моей груди и пожрано, я бы с восхищением признала ее превосходство и успокоилась бы до конца моих дней. И чем выше было бы ее превосходство, тем сильнее она восхищала бы меня – и тем большее спокойствие я обрела бы. Однако видеть, как мисс Ингрэм прилагает все усилия обворожить мистера Рочестера, видеть бесплодность этих усилий и ее неспособность понять, что она вновь и вновь терпит неудачу, хотя самодовольно верит в меткость своих стрел, видеть, как она торжествующе поздравляет себя с победой, тогда как на самом деле ее гордыня и самовлюбленность все дальше и дальше отодвигают желанную цель, – видеть все это и было мукой, борьбой между ежеминутным волнением и необходимостью безжалостно его подавлять.

Ведь когда она терпела неудачу, я видела, каким образом она могла бы преуспеть. Стрелы, которые постоянно отскакивали от груди мистера Рочестера и падали к его ногам, не оставив ни единой царапины, могли бы, направляй их более меткая рука, пронзить его гордое сердце, осветить любовью его суровые глаза, смягчить его насмешливое лицо – вот что я знала. И что важнее, что еще лучше – покорить его можно было бы безо всякого оружия и в полном безмолвии.

«Почему ее чары бессильны, хотя ей дана привилегия быть от него в такой близости? – спрашивала я себя. – Нет-нет, он не нравится ей по-настоящему, не вызывает у нее истинного чувства! Не то она не стала бы так щедро чеканить свои улыбки, столь непрестанно блистать взорами, столь тщательно изыскивать позы и без устали пленять. Мне кажется, она скорее тронула бы его сердце, если бы просто сидела тихо рядом с ним, говорила бы меньше и не тщилась поражать своей красотой. Ведь я же видела на его лице совсем иное выражение, чем то, которое придает ему еще больше суровости сейчас, когда она с такой живостью кокетничает с ним. Но ведь тогда оно возникало само, а не вознаграждало искусственные ухищрения и расчетливые маневры. И достаточно было лишь просто встретить его на полпути, ответить ему искренне или в случае нужды обратиться к нему без ужимок – вот тогда его лицо становилось все добрее, все ласковее и грело душу как солнечный луч. Как удастся ей дать ему счастье, когда они поженятся? Не думаю, что она сумеет, а ведь достичь этого можно, и его жена, я искренне верю, будет тогда счастливейшей женщиной во всем мире».