Сестры из Сен-Круа

я ходил к Сариному брату и рассказал о нас с тобой, только не стал говорить, что это ты. Он мне отказал, чего я и боялся. Причину ты знаешь с того дня, как мы с тобой в последний раз виделись. Я понимаю, почему он отказал, но для нас это тяжелый удар. Он велел подойти к нему еще раз через пару месяцев, но к тому времени ты, наверное, уже уедешь домой. Видно, придется тебе вернуться в дом к отцу и ждать меня там. Твоя мама наверняка поможет тебе управляться с малышом. А я, как только смогу, приеду и заберу тебя оттуда, и тогда у нас будет свой дом. Не вечно же будет длиться эта проклятая война.

Милая моя девочка, я думаю, тебе пора рассказать все по секрету Саре и начинать готовиться к отъезду домой. Я этого совсем не хочу, но уверен, что в конце концов так будет лучше для тебя. Мне бы очень хотелось приехать к тебе прямо сейчас, обнять тебя и сказать, что все будет хорошо, но я не могу. Помни, что я люблю тебя больше жизни.

Береги себя и нашего малыша.

С любовью к вам обоим, Том

Отправив письмо, Том постарался вновь войти в привычную колею. Его роту вскоре отправили обратно на передовую, и они провели четыре дня в прифронтовых окопах. Дни эти были чаще всего неотличимы друг от друга. На рассвете и в вечерних сумерках все занимали свои места в окопе, на стрелковой ступени, с винтовками наизготовку, и отслеживали признаки нападения немцев. Раннее утро, когда серенький рассвет чуть брезжил с востока, а с нейтральной полосы от сырости поднимался туман, было идеальным временем для атаки: солнце медленно выползало из-за горизонта и висело низко, слепя глаза наблюдателей. Не лучше были и вечера, когда сумерки съедали все цвета и видны были лишь расплывчатые фигуры и тени, из которых в любой момент мог внезапно появиться враг. Настоящая работа начиналась после наступления темноты — укрепление траншей, прокладка проволочного заграждения, рытье туннелей. В последнем рота Тома не участвовала — это оставляли особым подразделениям со специально обученными людьми, но дело находилось всегда, и они работали целыми ночами, пытаясь доспать днем. Из-за обстрелов с обеих сторон вокруг гремела постоянная какофония, непрекращающийся шквал звуков. Временами в нем слышался свист снайперской пули, напоминающий о том, что головы лучше пригнуть. Каски выдали несколькими неделями ранее, и солдаты уже привыкли к этим металлическим шлемам, и все же неосторожно высунувшаяся над бруствером голова могла обернуться фатальными последствиями.

Под конец четвертого дня они потеряли Дика Тампера — его убили, когда он помогал тянуть проволоку перед окопом, а Мика Джонса отправили в тыл с раненым плечом. Оставшихся вновь отправили на постой, и они, пробравшись по ходам сообщения, вернулись на свою ферму неподалеку от Менила. Обессиленные, они тут же попадали в сено и заснули, но когда проснулись, то поняли, что покоя не будет и здесь. Люди все прибывали и прибывали, везли орудия, вязнущие в трясине раскисших дорог. Учения теперь проходили в лихорадочном темпе, и у солдат не было времени думать ни о чем, пока отрабатывали атаку — не так, как раньше, толпой, бегом, а развернутой цепью, размеренным шагом. Они тренировались вместе с другими ротами, изучали их боевой порядок, практиковались в закидывании вражеских траншей бомбами и гранатами — и все это в придачу к обычным нарядам, построениям и дежурствам.

Через три дня после того, как они вернулись, Тома вызвали в фермерский дом.

— Фредди Херст хочет тебя видеть, — сказал ему Тони Кук, найдя его в сарае за чтением последнего письма от Молли.

— Чего он хочет, Куки?

Кук пожал плечами.

— Не знаю, дружище, — ответил он. — Просто велел найти тебя и послать к нему. И вид у него был не сказать чтобы очень довольный. Чего это ты натворил?

— Не знаю. Пойду спрошу.

Том подошел к фермерскому дому и доложил, что явился по приказанию капитана Херста. Офицер встретил его сердитым взглядом и начал без предисловий:

— Я получил письмо, Картер. От моей сестры. Вы знаете, кто моя сестра?

— Да, сэр.

— И знаете, где она?

— Да, сэр.