Сестры из Сен-Круа

— Не волнуйся, ему сказали, что он только через две недели будет годен к легкой службе, а это даже еще не означает, что он вернется на фронт. И, с другой стороны, это означает, что он будет здесь на Рождество. Я, кажется, слышала, что в лагере готовится праздничный рождественский ужин? Что-то вроде вечеринки?

Молли уставилась на нее неподвижным взглядом и медленно повторила:

— Он еще будет здесь в воскресенье…

— Он пробудет здесь еще не меньше двух недель, так что вы успеете увидеться с ним до того, как он уйдет на фронт. — Она увидела, как просветлело лицо Молли, и добавила: — Но будь осторожна, Молли. Не увлекайся слишком. Потом сама же будешь страдать.

Рождество незаметно приближалось. В один холодный декабрьский день Молли и Сару отпустили с дежурства, и они вместе пошли собирать остролист и плющ в лесу на холме, за деревней. Принесли полные охапки, и теперь все палаты были украшены. Один из раненых в Сариной палате получил из дома посылку, где среди прочего оказалась бумажная гирлянда, сделанная его младшей сестренкой. Сара бережно повесила гирлянду над его кроватью. Другому прислали несколько крошечных серебряных колокольчиков на веревочке — их подвесили возле печи, и поднимающийся жар заставлял их крутиться и звенеть. Монахини стремились придать палате как можно более праздничный вид, и каждой старшей сестре была выдана большая свеча, чтобы поставить среди зеленых веток и зажечь на Рождество.

Сам рождественский день начался для Молли и Сары так же, как и любой другой. Проснувшись в шесть часов, они тут же приступили к работе — задолго до завтрака. Каждый раненый нашел в изголовье кровати подарок: несколько сигарет, пару носков или варежек, записную книжку и карандаш, плитку шоколада. В посылках от Красного Креста, пришедших ранее, нашлось что-то для каждого.

— Ужин сегодня тоже будет особенный, — сказала Молли, любуясь подарками. — Сестра Евангелина на кухне уже целую вечность припасает продукты. Индейки и сливового пудинга, правда, не будет, но все-таки кое-что особенное.

Отец Гастон обошел все палаты и причастил всех желающих, а через час после него явился из лагеря Роберт Кингстон. Он тоже обошел всех, предлагая причастие всем, кто хотел, а перед самым уходом отвел Молли в сторону.

— Сегодня вечером для раненых в лагере устраивается концерт, — сказал он ей. — После вечерней службы. Если вы и ваша подруга захотите прийти, я попрошу мать-настоятельницу вас отпустить.

Молли недоверчиво посмотрела на него.

— Как вы думаете, она позволит? — спросила Молли.

Он неожиданно по-мальчишески усмехнулся.

— Я могу только спросить, — сказал он. — Хотите?

— Ой, да, пожалуйста! — радостно воскликнула Молли. — У меня есть разрешение от сестры Элоизы ходить на вечернюю службу, но если бы мы с Сарой могли пойти вместе и остаться на представление…

Она не находила слов.

— Я спрошу, — пообещал падре и направился в следующую палату.

Ближе к вечеру, когда на дворе уже сгущались сумерки, маленькая группка сестер милосердия пришла в каждую палату петь гимны. Они пели по-французски, но многие мелодии были знакомы всем, так что в голоса иногда вплетался тенор или баритон. Момент был трогательный. Раненые думали об оставшихся в Англии родных и мечтали оказаться рядом с ними. Кто-то вспомнил короткое неофициальное рождественское перемирие, стихийно произошедшее на некоторых участках фронта в прошлом году.

— Чудно так получилось, — рассказывал Саре рядовой Баттон. — Джерри запели у себя в окопах — «Тихую ночь» пели, ну, и кто-то из наших стал подпевать. Один мой приятель выскочил из окопа и зашагал прямо по ничейной зоне. Мы подумали — вот сумасшедший, его же застрелят сейчас, и тут на тебе — джерри вышли ему навстречу. Один дал моему товарищу шоколада, и тогда с обеих сторон вышло еще несколько ребят. Ну и странно это было, скажу я вам. Только что мы по ним жарили, как по чертям в аду — простите, мисс, — а тут вдруг стоим вместе, сигаретами делимся. Парни как парни оказались. А потом, не успели мы опомниться — наши давай опять по ним палить.

Сара знала, что в этом году такого перемирия ждать не приходится. Фредди писал, что в это Рождество уже не могло быть и речи о братании с врагом. Она не стала говорить об этом рядовому Баттону: слишком страшно было думать о том, как люди убивают друг друга в Рождество. Она лишь восхитилась балаклавой, которую маленькая дочь Баттона связала ему в подарок.

Сара тоже думала о доме, стараясь отделаться от чувства одиночества. Она живо представляла, как Фредди с отцом дремлют у камина в гостиной после рождественского обеда, а собаки спят у их ног. Раньше они с Фредди пошли бы гулять — через поля и дальше, к лесу, растущему на склоне холма за деревней. Это была их традиционная рождественская прогулка, между церковью и обедом. В прошлом году, когда Фредди ушел на войну, Сара ходила уже одна. А теперь пришла очередь Фредди гулять в одиночестве. Тоска по дому грозила накрыть ее с головой, как волна, и она с трудом заставила себя радоваться предстоящему вечеру.