Сестры печали

Я точно знаю одну-единственную вещь – добровольно нас отсюда не выпустят. И одно-единственное знание немедленно порождает новое: я здесь не останусь, сделаю все, чтобы выбраться на волю. Пусть даже воля в тысячу раз хуже сытной и пьяной тюрьмы… Да, я идиот, но мне поздно меняться. Жил идиотом, и помирать буду идиотом, такова уж моя идиотическая доля…

– Зул, ты хочешь остаться здесьнавсегда?

Он, не раздумывая, мотает головой. Он тоже идиот, родившийся свободным и не умеющий жить взаперти.

– Значит, будем рыть подкоп, – моя фраза ничего не значит, лишь нежелание мириться с поражением.

Маркиз ободряюще кивает:

– Тогда выпьем за подкоп! Прекрасный повод, я считаю.

* * *

Пьянство без наказания в виде похмелья – страшная вещь, пряник без кнута развращает.

– Зольдат, – маркиз вновь и вновь изгаляется над прозвищем, которым сам же меня наградил. – Хотя нет, должна же быть уменьшительно-ласкательная форма… чертов дойч, со школы его не вспоминал! Будешь Зольдатхен, это вроде женское окончание, зато уменьшительное… и наверняка ласкательное.

– Я сейчас выбью тебе правый глаз.

– Почему именно правый?

– Могу и левый, мне не жалко, правда.

– Но ты упомянул именно правый! – пьяный Зулук страшный зануда, гораздо страшнее своей трезвой версии. – В этом обязана быть какая-то логика. Обоснуй свой выбор!

– Хорошо. Он мне, в отличие от левого, не нравится.

– А левый, получается, нравится? Тебе нравится левый мужской глаз… что бы на это сказала карательная психиатрия и сам дядюшка Фрейд? Ты знаешь, девятый скотч помог мне узреть истину – ты латентный…

Мне известно только одно оскорбление, начинающее на «латентный», и за такие слова на Урале принято бить в морду. И я бью в морду, ведь я сторонник правильных традиций.

Зулук слетает с высоченного табурета, в полете прихватывая сидящего по соседству бота. Вместе они грузно бухаются на неприятно твердый пол. Они ругаются и стонут, но верю я лишь одному из них. Настоящему и живому, пусть и конченому шизу. Подаю маркизу руку:

– Вставай, проклятьем заклейменный.

– Твоя неприкрытая враждебность, характеризует тебя с далеко не лучшей стороны, – бормочет опрокинутый наземь Зулук, но помощь, между тем, принимает. – А немотивированная агрессия указывает на неудовлетворенное либидо, способное на…

– Не делай мое неудовлетворенное либидо еще и раздраженным, – предупреждаю я крайне убедительным тоном.

Зал вдруг приходит в движение, люстры раскачиваются, с потолка что-то сыплется в тарелки и бокалы, звенит стекло… И даже бармен выглядит удивленным.

– Землетрясениееее?!! – кричит Зулук в новом падении, накренившийся табурет сбрасывает своего неловкого седока. Я с трудом удерживаюсь на месте, цепляюсь двумя руками за стойку.

– Химик, что за херня?

Испуганный парень делает пассы конечностями, пытаясь усмирить взбесившийся бар, – интерьеры сменяют друг друга словно в калейдоскопе, но тряска продолжается, стены ходят ходуном, бутылки с драгоценным содержимым летят на пол, стекло превращается в осколки, ароматный алкоголь – в зловонные лужи.

К чему я совершенно не готов, так это к довольной физиономии Зулука! Этот псих, еле поднявшись на непослушные свои ходули, громко смеется, театрально держась за живот. Так делали плохиши в скверных западных мультиках…

– Зул, какого черта?!

– Зольдатхен, ты тупой, как пробка! – вместо объяснений маркиз принимается водить хороводы с самим собой. – Праздник к нам приходит! Праздник к нам приходит!

– Зул!

– Время, Солдатик, время! – он хохочет, наворачивая еще один круг. – К нам стучится само Настоящее! Скоро весь наркоманский вертеп накроется медным тазом!

– Прекратите это! Прекратите, умоляю! – визжит Химик, я и не думал, что он способен орать таким диким фальцетом. Интересно, чего он требует от Зула? Прекратить танцевать – а Зул отвратительный танцор, что правда, то правда – или винит его в землетрясении?

– Не могу, паря! – маркиз задирает руки и прыгает на одном месте. Ужасная пластика, никакого понятия о красоте танцевальных движений. – По твою душу пришел наш пушной транспортный зверек! И он свернет гребаную башню к едреням, пока не доберется до нас.

Зверь? Броня устала ждать наездников и пошла их освобождать? Какая умничка!

– Так нельзя! – фальцет Химика превращается в нечто запредельно высокое, умных музыкальных слов для таких нот я не знаю. Скажу проще – недорезанные свиньи так не визжат. Не умеют. – Он убьет всех!

– Так выпускай нас, дружок, – моей улыбке позавидовал бы сам Джокер, губы растягиваются от уха до уха. – И мы успокоим зверька.

– Я не могу!

– Очень жаль.

– Остановите его! Если башня рухнет, нас всех засыпет!

– Спаси себя сам. Всего делов-то, открыл двери, выпустил пару недовольных клиентов и бухай спокойно дальше, хоть до морковкиного заговенья.

– Яааа нееее могуууу! – некогда надменный и самоуверенный бармен рыдает, как баба. Жалкое зрелище.