Сестры печали

Остается только поблагодарить заботливую толстуху. Неужели краснею? Да нет, полнейшая ерунда, просто отчего-то невыносимо горят щеки.

Прощание не затягивается. Никаких «до встречи», «еще увидимся», «милости просим», только категорическое «прощайте». Я настаиваю, пожимая хрупкую руку Ати, – «До свидания». Она мотает головой – какие у нее чудесные золотистые волосы! – «прощай».

Мне не за что прощать тебя, странная девушка со странным именем. Живущая в странном месте… Не оборачиваясь, машу рукой, не буду плодить плохие приметы, и без того нить, отмеренная мне Атей, слишком коротка…

Зверь, даже если и таил обиду на своего забывчивого «оператора», завидев нас (нет, меня!), нетерпеливо топчется на одном месте. Будь он маленьким песиком, обязательно бы прыгал от нетерпения и крутил крохотным, смешным хвостиком. А ты прости меня, верный динозавр, я слишком эгоистичен и для друга, и для хозяина.

Занимаю уже привычное место в палатке. Зулук устраивается рядом. Мы молчим, мысли наши еще не здесь. Вернувшись на Фарватер, дружно стягиваем противогазы со светофильтрами, хочется дышать полной грудью, срочно нужен воздух, чтобы охладить голову, привести мозги в порядок.

– Знаешь, кто это был?

Я не ожидал, что Зулук первым нарушит тишину, он казался слишком погруженным в себя. Мотаю головой.

– Ты глупее, чем окажешься. Но это даже хорошо, сумасшедший и умственно отсталый замечательно дополнят друг друга в долгом пути.

Не реагирую, нет ни сил, ни желания. Если он хотел задеть меня, то попытка не засчитана. Словесная пуля уходит в молоко.

– Меня сбило имя Скульд, Атя назвалась им в начале. Я долго вспоминал, еще дольше соображал… Тупняк мучает не только тебя… Так звали одну из норн в скандинавских мифах.

– Норны? Мне это ничего не говорит.

– Не сомневаюсь, – маркиз врет, мое незнание выводит его из себя. Плевать. – Скандинавские норны – заимствование из греческой мифологии. В оригинале были мойры! Про них, надеюсь, слышал?

Норны, мойры, мифология – я далек от бессмысленных для выживания материй. А может, и правда отупел.

Шизоид вскипает, ему с трудом удается сдерживать себя. Я же хочу треснуть кого-нибудь по остроносой роже – не со зла, разрядки и воспитания ради. Умники – они такие занудные.

– Три мойры, три богини судьбы: Клото, Лахезис и Атропос. Ничего не напоминает?

Атя, тебе определенно не везет с именами…

– Мы заночевали у древнегреческих мойр? В гостях у страшной сказки? Ты – настоящий псих.

Зул игнорирует меня:

– Клото – прядущая нить. Настоящее. Лахезис – определяющая длину нити. Прошлое. Атропос – неотвратимая, перерезающая нить. Будущее!

– Ты знаешь, мой умалишенный друг, я верю в оживших динозавров по кличке Зверь, верю в Пояс Щорса, верю в Хозяйку Медной горы, но в богинь, переехавших в Пермятчину на ПМЖ, – не очень. Урал слишком суров для изнеженных хорошим климатом Олимпийцев… К тому же куклы – это уже из культа вуду. Вуду-мойры – слишком сложно для такого тупого существа, как я.

– У Ати есть еще одно имя, римское. Морта. Мне жаль, солдатик. Правда, жаль.

* * *

На тент палатки ложится запоздалый в этом – тридцать третьем – году снег. Первые снежинки нерешительно зависают в воздухе перед тем, как атаковать утопленную в радиоактивной пыли землю. Снег – это красиво. Снег – это обновление и очищение. Знать бы, перед чем…

Снежинки липнут к светофильтру и превращаются в талую воду. Слезинками стекают куда-то вниз… Хочу обернуться, еще раз увидеть самый нелепый храм на этой планете. Забегаловка-заправка-скворечник. Нельзя. Не-на-до.

Я – отмеченный Смертью. Она была нежна со мной.

* * *

Наверное, я забыл о холоде. С каждыми пройденным на запад километром температура опускается все ниже. Солнце прячется за снежными тучами, и в наступившем полумраке мы с любопытством рассматриваем окрестности – ночью они укрыты тьмой, днем же обычно нестерпимый свет взбесившейся звезды превращает все в белесое бесформенное пятно.