Сестры Шанель

– Как те, что на занавесках? – подхватила я, пытаясь помочь. – Мне очень хочется узнать, как их сшить. Они такие красивые!

Габриэль сердито покосилась на меня, потому что считала все эти украшения вульгарными.

Мы собрались вокруг кухонного стола, и тетя Джулия достала корзинку с заготовками.

– Эдриенн, – не унималась она. – Ты помнишь, что у месье Кайо один из лучших домов в Варенне?

Я прервала ее, чтобы сменить тему, и затараторила:

– Знаете, в пансионе нас не обучают ничему полезному. А мы не собираемся жить в простой, скучной одежде, когда уедем. Учиться тому, что делаете вы, гораздо практичнее. – Я натянула нитку, прошитую через квадратный лоскут ткани, так туго, как она показала, и квадрат превратился в цветок. – Вуаля!

Но тетя Джулия не слушала. Она продолжала рассказывать о доме месье Кайо, будто это был сам Версаль, описывая, какие у него грандиозные планы касаемо «внутренней сантехники» и «газовых устройств».

Габриэль в сотый раз закатила глаза. Эдриенн нахмурилась, и я снова встряла:

– Хотела бы я знать, как украсить шляпу!

– О да, – подхватила Эдриенн. – Покажи нам, пожалуйста, Джулия.

Тетя достала другую корзинку, почти доверху заполненную перьями, цветами и миниатюрными копиями фруктов. Она говорила об их размещении, о том, как правильно расположить, как прикрепить. И о месье Кайо!

– И это все? – удивилась тетя Джулия, когда Габриэль протянула ей соломенную шляпку, украшенную всего лишь одной лентой. – Не хочешь добавить еще одну-две ленты? Или хотя бы гроздь винограда?

– Нет, – отрезала Габриэль.

– А я бы так и сделала, – попыталась я смягчить ситуацию.

Мне казалось, нам не стоило слишком явно демонстрировать наше отношение к ее стилю.

Тетя Джулия повернулась к Эдриенн и заявила с искренним воодушевлением:

– Когда ты будешь жить здесь, в Варенне, у нас будет свой собственный магазин модных платьев. Разве это не прекрасно? Все захотят покупать наши творения! – Габриэль закашлялась. – Месье Кайо пользуется в городе большим уважением, – сказала тетя Джулия. – Он очень хорошо зарабатывает. Вот что важно.

Эдриенн попыталась не уступать:

– Для меня важно не это.

– Не говори глупостей. Шанель всегда были бедны. С трудом выкручивались. Переезжали с места на место. Но у тебя есть шанс стать такой, как я. Выйти замуж за солидного человека. Иметь собственный дом. Выбиться в люди. Это большая честь, что месье Кайо хочет жениться на тебе.

– И я бы оскорбила его, согласившись выйти за него замуж, когда не испытываю к нему никаких чувств, – проговорила Эдриенн.

– Ты бы научилась любить его.

– Как говорят священники, мы должны научиться любить прокаженных и нечистых, – пробормотала Габриэль.

Я подавила смешок.

Тетя Джулия резко обернулась:

– Что ты сказала?!

Выражение лица Габриэль было воплощением невинности.

– Мои руки. Мне нужно их вымыть. Они запачкались.

Месье Кайо должен был прийти на обед на следующий день, так что тетя Джулия заставила нас с утра до ночи вытирать пыль и полировать все до блеска. На кухне мы зачем-то снова перемыли чистую посуду.

Я не сводила глаз с Эдриенн. С тех пор, как мы приехали, она все больше бледнела. Я всегда считала, что жить без родителей, когда о тебе никто не заботится, – тяжкое бремя. Но теперь поняла, что в этом была определенная свобода. Что бы мы ни делали, терять нам было нечего и некого.

При любой возможности Габриэль пыталась показать Эдриенн, насколько дурно жить в этом городе и во что превратится ее жизнь, если она выйдет замуж за месье Кайо.

– Шляпы тети Джулии вульгарны.

– Марта – смиренная маленькая мышка.

– У Альбера постоянно течет из носа. Это отвратительно!

– Ты слишком хороша для нотариуса, Эдриенн. Пусть подождет несколько лет и женится на Марте.

Короче говоря, мы убеждали, что, отказавшись от этого замужества, та много не потеряет.

Позже той ночью, казалось, Габриэль наконец-то достучалась до нее.

– Тетя Джулия так нервничает, – говорила моя сестра, распуская волосы; темные пряди падали ей на спину, густые и пышные. – Словно приедет сам папа римский, а не сельский нотариус. Он, вероятно, будет использовать свою салфетку в качестве слюнявчика. Ты должна быть стойкой, Эдриенн. Не позволяй тете Джулии запугать тебя. Ты слишком молода, чтобы осесть в этом болоте. У тебя вся жизнь впереди. Правда, Эдриенн?.. Эдриенн?

Мы обе замерли, когда увидели, что девушка не вынимает булавки из шиньона, не расшнуровывает ботинки и не расстегивает пояс. Вместо этого она вытащила что-то из книги, которую читала, и подняла вверх: то был железнодорожный билет.

– Я никогда не видела Парижа, – сказала она. – Поехали в Париж.

Габриэль рассмеялась. Я почти тоже. Это было не похоже на Эдриенн – предлагать что-то столь радикальное, столь рискованное.

– Ты ведь не серьезно? – осторожно спросила Габриэль.

– Я абсолютно серьезно. Сейчас мы можем спокойно уйти. До утра никто не хватится. Я уточнила расписание. Последний поезд отходит через пятнадцать минут.

Мы уставились на нее. Она даже бровью не повела.

– Ты уверена, что хочешь этого? – пролепетала я. – Джулия будет в ярости. Возможно, никогда не простит тебя.