Тебе, Антуанетта Шанель, повезет, если ты выйдешь замуж за сына бакалейщика.
И я написала Габриэль.
Хочу тебе помочь. Я знаю все, что нужно знать о продаже головных уборов. Могу переехать в Париж и стать твоим ассистентом.
Я ожидала, что она снова скажет, что это не настоящий магазин, что она проводит большую часть своего времени на прослушиваниях или с человеком по имени Бой Кейпел. Вместо этого в конце декабря пришла телеграмма. Шляпный магазин Габриэль, который не был шляпным магазином, завалили заказами, и она не успевала.
Я попрощалась с Жирарами, обняла и поцеловала Эдриенн и уже на следующий день села в поезд, идущий в Париж.
Élégantes
Париж!
О, это был не город! Это была дама, самая роскошная из всех élégante, мерцающая и сверкающая, одетая в платье, сплетенное из золота. Ровные и величественные проспекты – будто длинные изящные ножки. Деревья с узловатыми ветвями, стоявшие стройными рядами, казались ее благородными стражами. Улицы кипели жизнью, кафе, пивные, экипажи, автомобили, люди – молодые, старые, богатые, бедные…
Не просто люди. Парижане! И теперь я была одной из них.
Я хотела увидеть все, о чем читала в журналах. «Мулен Руж». Булонский лес. «Фоли-Бержер». Елисейские Поля.
Но Габриэль, встретившая меня на вокзале, заявила, что на это нет времени.
– Кто бы мог подумать, что столько народу заинтересуется моими шляпами? Мне нужно выполнить немыслимое количество заказов. Я не успеваю!
Она наняла такси, чтобы доехать до бульвара Малешерб. Это была тихая улица с рядом красивых зданий, на первом этаже одного из которых и размещалась «берлога» Этьена. Место, где он останавливался, бывая в Париже, место для свиданий и удовольствий.
Попав внутрь, я попыталась найти ключ к разгадке мужского разума, изучая слегка пахнущее сигарным дымом логово Этьена – некогда тайное, а нынче превращенное в салон для демонстрации дамских шляпок. Гостиная, обшитая темными панелями, на которых висели написанные маслом картины, сплошь изображающие всадников; коробки из-под сигар; книги в кожаных переплетах… Теперь это «холостяцкое гнездышко» было заставлено украшенными перьями, истинно женственными творениями моей сестры и больше походило на слегка запутавшееся дамское собрание.
Габриэль показала мне остальную часть дома. Здесь все было современным и немного волшебным. Тепло было газовое, освещение электрическое, а еще телефон и водопровод. Я нажала кнопку на унитазе, и вуаля, струи чистой воды хлынули внутрь. Золотые часы, подключенные к пневматической системе Парижа и не требующие завода, стояли на каминной полке.
– Ты будешь спать здесь. – Габриэль похлопала по удобной кровати в задней комнате, предназначенной для прислуги, но выглядевшей лучше, чем любое место, где я когда-либо жила.
– А где спишь ты? – не удержалась я от вопроса. – Полагаю, в комнате Этьена?
Озорная улыбка осветила ее лицо.
– Я ночую у Боя. Он живет чуть дальше по этой же улице.
Ну разумеется.
– А Этьен знает?
– Да, знает. Теперь, когда мной заинтересовался другой мужчина, Этьен, кажется, решил, что любит меня. Забавно, не правда ли? Но мы с Боем созданы друг для друга. Даже Этьен это понимает. Он джентльмен. Он благородно откланялся.
– Но он разрешает тебе пользоваться своей квартирой, зная…
– Она ему не нужна. И помни, мы никогда не давали друг другу никаких обещаний.
– Что, если, пока я здесь, он придет с одной из своих прежних любовниц, которая помогает ему забыть тебя?
– Не придет, не волнуйся. Он в Аргентине, навещает этого… Лучо Харрингтона, изучает все стратегии поло и тысячу способов разведения лошадей…
Этого Лучо Харрингтона.
– Аргентина – представление Этьена о рае. Он не будет думать ни обо мне, ни о бульваре Малешерб.
Эта страна казалась таким далеким и непонятным миром… Укол тоски пронзил меня, но Габриэль вернула меня к реальности, принеся новый гроссбух из гостиной.
– Новый год, – сказала она. – Новый гроссбух. Напиши здесь свое имя.
Она указала на первую строчку и протянула мне авторучку. Я записала «Мадемуазель Шанель, Антуанетта, 1 января 1910 года» красивым почерком девушки из монастыря.
Я размашисто приписала «