Пару месяцев назад, только увидев ее, я решил, что основательно рехнулся. Она? Или не она? Неужели я нашел ее? После стольких лет поисков. Только это была не моя Мира. Выглядит иначе и называет себя другим именем. Но чувства не обманешь.
Моя. Усмехнулся. Так привык называть ее своей в мыслях, что несколько раз чуть было не проговорился в разговоре с братом. Братом, который тоже считал ее своей. Я до боли сжал кулаки, пытаясь отогнать видения, в которых Мира и Эйден вместе…
Три с половиной года назад моя жизнь сделала крутой поворот. Я не сразу понял и принял изменения, которые меня настигли после встречи с приютской девчонкой, более того, я не сразу понял, что именно она послужила тому причиной. Просто однажды утром, находясь в очередной поездке с отцом, почувствовал странное воодушевление. То, что я вообще что-то почувствовал, было сродни чуду, а уж про положительные эмоции и говорить не стоит. В то утро мягко светило солнце, пели птицы, а завтрак в придорожной таверне был на редкость прекрасен. Эти ли не повод для легкой радости? Нет. Если ты ловец.
Когда мне было четыре года, отец впервые отвел меня в орден, чтобы показать будущему наставнику. Он бы и сам им стал, но по правилам обучать и наставлять ловцов могли только им подобные. Всего в ордене на тот момент было только трое взрослых ловцов, так уж повелось, что нас всегда рождалось мало, а доживали до зрелого возраста лишь единицы. Самой распространённой кончиной у ловцов была отнюдь не смерть от рук отступниц, а самоубийство. Как долго можно прожить, ничего не чувствуя? Я уже не узнаю ответ на этот вопрос.
До шести-семи лет ловцы были способны испытывать эмоции, как простые люди, но со временем эта способность отмирала, словно лишняя конечность. Мой будущий наставник, высокий мужчина по имени Аст с белыми волосами и такими же глазами, при первой встрече сильно меня напугал. Я жался к отцу, ища у него защиты, но Калеб Эйр не терпел слабость. Он отпихнул меня от себя и вышел за дверь кабинета. Тогда я впервые понял, что у меня нет не только матери, но и отца.
— Не бойся меня, — безжизненно сказал Аст. — Страх — это иллюзия. Хочешь, я научу тебя не бояться?
— Хочу, — ответил я то, что от меня ожидали. Хотя больше всего на свете в тот момент хотел оказаться подальше от ордена. И чтобы мама вспомнила меня.
И он научил. Я остался на попечении ордена и возвращался домой лишь пару раз в год. Сначала меня это сильно расстраивало, признаться, я даже плакал пару раз. Но со временем понял, что дома меня никто не ждет, и смирился со своей судьбой. Тогда то мои чувства и начали отмирать.
Сперва ушли почти все положительные эмоции, следом и некоторые отрицательные, что не могло не радовать. В очередной раз, приехав в имение отца, я поднялся в комнату матери и, смотря в ее безжизненные глаза, не мог вспомнить, почему раньше так сильно переживал из-за этой женщины. Я ведь совсем ее не знал. Зачем горевать по тому, чего никогда не имел? Глупость.
До злополучной поездки в приют тем немногим, что приносило мне удовлетворение, было служение ордену. Однажды наш отряд обнаружил отступницу, совершенно рехнувшуюся и уничтожившую небольшую деревню со всеми ее жителями. Я принимал непосредственное участие в схватке с этой тварью и после ее смерти ощутил что-то отдаленно похожее на упоение и радость, что остался в живых, в отличие от двух членов отряда. Мне было всего тринадцать. С тех пор охота на отступниц стала смыслом моей жизни.
Злость, смятение, интерес, желание…та короткая встречала с Мирой принесла мне столько новых ощущений, что я еще долго не мог придти в себя.
Чувства.
Представьте, что вы всю жизнь живете с завязанными глазами. Иногда повязка немного съезжает, и вам удается краем глаза зацепить окружающий мир, но ненадолго, повязка всегда возвращается на место, и вы снова блуждаете в темноте. Но вдруг в яркий солнечный день кто-то развязывает ее и резко срывает с вашего лица. Примерно так я себя и ощущал: прозревшим, но ослепленным яркими красками жизни.
Понадобилось немало времени, чтобы выяснить, что случившееся со мной — это не рядовой случай. Я научился контролировать свои эмоции и старался не выделяться среди других ловцов. Мне хотелось жить полной жизнью, а не существовать в застенках лабораторий ордена.
Когда осознал, что послужило точкой отсчета, я вернулся в приют, чтобы найти Миру, но ее там уже не было. Глава приюта отказалась выдавать имя опекуна, и даже мое происхождение ее не напугало. Было очевидно, что ей очень хорошо заплатили за молчание. Я мог бы задействовать связи ордена или отца, но тогда бы пришлось рассказывать, зачем мне понадобилась какая-то девица. А я не хотел, чтобы кто-то из ордена о ней узнал. Не мог рисковать ее жизнью. Не хотел ей ни с кем делиться.