Сеть для миродержцев

Через секунду меня чуть паралич не разбил. Потому что я подшагнул еще ближе. И узрел, как по детской расхаживает Опекун Мира собственной персоной, нося на руках моего Дрону, и нежно укачивает ребенка. Дрона мирно посапывал, нежась в ласковых. объятиях, Вишну счастливо мурлыкал ему на сон грядущий…

Нет, я не вошел, раздумав нарушать идиллию. И даже не выдал своего присутствия.

Я стоял и слушал колыбельную, которую бог пел моему сыну.

Единственная членораздельная фраза повторялась рефреном через каждые две-три строфы.

Я напрягся — и разобрал слова.

"Люби меня больше всех!" — вот что повторял Вишну-Даритель маленькому Брахману-из-Ларца.

Сперва я чуть было не расхохотался. Умора! Светоч Троицы уговаривает малыша любить его больше всех. Но смех почему-то застрял в глотке. Комом. Шершавым комом, от которого впору закашляться, а не рассмеяться. Ну не мог, не мог Вишну-Опекун талдычить такую глупость ребенку-несмышленышу только для того, чтобы добиться его любви!

Чушь!

Бред!

Куча людей на земле и без колыбельных обожают Опекуна Мира, надеются на его помощь или милость… Да подожди ж ты, божество-небожитель, дай Дроне вырасти, осыпь подарками и благодеяниями — никаких колыбельных не понадобится!

Возлюбит пуще отца родного!

Вишну мало походил на глупца. И в наивности его Упрекнуть было трудно. Тогда зачем? Разум подсказывал мне: я стал свидетелем того, чего не должен был видеть! И эта фраза — "Люби меня больше всех!" — пожалуй, имеет совсем другое значение, чем кажется на первый взгляд. Бог носил моего сына на руках, мурлыча странную песнь, а я отступил во мрак и затаил дыхание. Вскоре Опекун Мира вышел из детской. И вид у него был, как у ящерицы-агамы, когда та поймает особо жирную муху.

— Надо будет вызвать Вьясу, — сам себе бросил Вишну. — Во-первых, пусть знает, что "Песнь Господа" великолепно подходит в качестве колыбельной. А во-вторых, надо доработать: малыш поначалу плакал… или животик болел?

Он удалился быстрым шагом, позвякивая браслетами, а я глядел ему вслед. Темнокожего урода, отшельника Вьясу по прозвищу Черный Островитянин, я уже четырежды встречал в Вайкунтхе. На земле не довелось — легенды слышал, байки всякие, а лично не сталкивался, тут же встретились. Только говорить-знакомиться не стали.

Опекун Мира держал Вьясу при себе, и они все время спорили.

— Этот тоже? — спросил я однажды у Вишну и, увидя недоуменный взгляд, пояснил: — Как я? В костер — и сюда?

— Нет, — ответил Опекун, думая о чем-то своем. — Этот так… попроще.

— На хрустальной колеснице?

— Ну… пусть будет на колеснице.

— Значит, ему можно, а мне нельзя?!

— Тебе нельзя. А ему можно. Он — моя аватара, назойливый ты Жаворонок! Понял? Да и ему можно на день-два… а там — домой.

В дальнейшем, встречая Черного Островитянина здесь, в Вайкунтхе, я с большим интересом разглядывал живую аватару Вишну, но поговорить так и не удалось.

Опекун и его аватара были заняты.

Чем?

Эту… как ее?.. "Песнь Господа" сочиняли? Чтобы спеть на сон грядущий моему Дроне? "Люби меня больше всех!" — тоже мне, перл поэтического вдохновения!

Возвращаясь обратно, я тщетно пытался унять слабое головокружение. Цветные пятна плыли перед глазами огненные блики сливались в оскаленную пасть твари-гиганта, и из провала глотки мурлыкала тысяча тигриц: "Люби… люби меня!.. меня… больше всех!"

* * *

…Не спится.

Не спалось.

Может быть, я зря все это затеял?

22-й день 9-го лунного месяца, Брихаспати-вара, утро

Вчера мы играли с Опекуном в "Смерть Раджи". Вообще-то играл я поначалу с Шарадваном, а Опекун пришел и напросился.

Дети рядом бузили, любой наставник воинского искусства пришел бы в восторг от их проказ, но я уже привык. Расставил фигуры на доске, а Шарадван уступил Вишну место.

На двадцатом ходу, сбивая моего всадника, Опекун Мира вдруг привстал, мурлыкнул обрывок незнакомой мне песни и высоко поднял сбитую фигуру.

— Жеребец пал! — возгласил Вишну, глядя при этом на детей.

И повторил, резко и отрывисто:

— Жеребец пал!

Маленький Дрона зашелся в истерике, и няньки еле-еле привели малыша в чувство.

Шарадвановы двойняшки остались равнодушны. Кажется, это вызвало изрядное раздражение у Вишну. Смешав фигуры в кучу, он удалился, оставив нас в недоумении.

Назавтра в Вайкунтху явился Черный Островитянин — урод с янтарным взором и характером дикого осла. Вишну встретил его на окраине, и они долго ругались, часто повторяя два странных слова. "Песнь Господа".

Я разглядывал их издалека, и щека у меня при этом подергивалась, суля неприятности…

* * *

— …знакомьтесь, — сказал Опекун.

Мы переглянулись.

Существо рядом с Вишну походило на человека. На какого-то определенного человека. Я вгляделся — и почти сразу же в глазах зарябило, словно на лицо прыгнула стая солнечных зайчиков. Черты существа, предложенного для знакомства, расплылись пятном, смазались…

Рядом моргал Шарадван.

Глядя на Вишну, возле которого никого не было.

— Стесняется, — добродушно объяснил Опекун. — Хозяин его наказал, вот он теперь всех и стесняется. И вообще…

— Хозяин?