Сеть Сирано

Тетка перевела свой взгляд на вонюче дымящую помойку. Как много дерьма. Чудовищно много. Необозримо, неисчислимо, фатально. Куда ни глянь — сплошные кучи, куда ни копни — богатейшие захоронения. Мечта золотаря, находка кладоискателя, зависть следопыта. А когда они, эти знойные честолюбивые земляне, утонут, наконец, в этом своем всём окончательно, придут инопланетяне и на их позорных останках построят новые города.

Вот как после всех этих мыслей соединить в себе любовь и нелюбовь, святость и греховность, веру и неверие? Одно тетка знала твердо — инопланетяне существуют! Даже не знала, а лично, так сказать, имела честь познакомиться. Хотя, конечно, не совсем близко, не тесно, не панибратски, но корабль инопланетный, то бишь, тарелку их неуловимую тетке видеть приходилось. До сих пор голова помнит тихое шевеление волос, когда это малое серебряное солнце пролетело над полем, полоснуло равнодушным лучом по лицу, отразилось многократно в глазах и благополучно скрылось за горизонтом.

Давно это было, в самом детстве. Тетка даже и не рассказывала об этом никому. Зачем? Все равно не поверят. Был же еще один случай из жизни. Не такой грандиозный, но тоже, чудной. Она прибежала, закричала: пойдемте, пожалуйста, там два тюленя взбираются на волнорез! Пойдемте, им надо помочь! Какие тюлени, деточка? В Сухуми, в разгар бархатного сезона? Над ней все долго и дружно смеялись, а потом, когда все подтвердилось, тетке почему-то совсем расхотелось бить себя кулаком в грудь и победоносно орать: А я что говорила? Говорила я вам? А вы, подлецы, не верили…

Два тюленя, два белых дельфина и еще другая водоплавающая какая-то безымянная живность сбежали из батумского дельфинария и еще пару недель резвились на свободе в теплых благоуханных волнах гостеприимного Черного моря. А я что говорила! Тетка торжествовала, но молча, строго про себя. Вот такая я гордая и молчаливая. Вот такая победоносная и безымянная. Вот такая я неизвестная солдатка, героиня сражений.

И так по жизни повелось. Делай свое дело молча, не гордись результатом, думай и совершенствуйся. Вопрос, в чем? На данный момент в ловле новых утренних ощущений, изобретении очередного дармового кайфа, усыпления непонятного чувства вины, возникшего из вчерашнего разговора с Надькой. Так ли уж искренне я была с ней, когда говорила, что на Епифанова плевать хотела с кривой Пизанской башни. На краешек так аккуратненько встала, через карниз опасно перевесилась, и утони ты, Сашка, в нашем общем и праведном гневе. Где шлялся-то столько лет? Зачем вновь появился?

До тетки доходили слухи, что в середине восьмидесятых Епифанов таки сел за валютные махинации. В конце перестройки попал под амнистию, и тут же свалил за рубежи нашей многострадальной родины. Какое-то время о нем ничего не было слышно, но потом его кто-то встретил в Иерусалиме, потом дошел слух, что он живет в Риме, потом — в Вене, Париже и даже в мелком герцогстве Люксембург. Вначале девяностых он перебрался, наконец, через океан, и там его следы благополучно потерялись. И тут такая, блин, нечаянная радость! То ли гость, то ли правомочный житель столицы, то ли мученик, то ли мошенник? Вот этим мы сегодня и займемся. Любопытно, что нам предстоит узнать.

Тетка бросила прощальный взгляд на успевший набить оскомину пейзаж и, взяв на руки Матвея, все это время безуспешно трущегося о ее ноги, вернулась на кухню.

Только она успела закрыть балконную дверь, как у входной двери запел свою соловьиную песню первый утренний звонок: «Иди, что ли, тра-ля-ля, открывай!» Кого бы это к нам в такую рань несусветную принесло.

Тетка машинально глянула на часы: без пятнадцати восемь. Не такая уж и рань. Как время-то бежит.

В дверях стояла какая-то жалкая, скукоженная Витуся, свет-рыбонька, Чмух.

— Вау! — обрадовалась тетка, — какими судьбами?

Надо заметить, что с Надькой Чигавониной тетка жила почти одним домом, настолько тесным и обязательным было их каждодневное общение. Чего не скажешь о Виктории Чмух. Она тоже проживала по соседству, но с бывшими подругами общалась постольку поскольку: привет-привет, как дела, как погода, как дети, что почем. Тетка хоть и обижалась на Чмуху где-то внутри, но снаружи вида не подавала. А Надька Чигавонина и от природы была поактивней, и по жизни понаглей, сама не стеснялась инициативу проявить, позвонить, забежать на огонек… Вот, видимо, и вчера… Не удержалась, навестила Витку… Когда только успела?

— Здравствуй, Таня, — Витка еще больше сжалась и даже как-то уменьшилась в размерах.

Тетка пришла ей на помощь:

— Заходи, чай будем пить.

— Я, собственно, на минуточку…

— Да хоть на всю жизнь, — сострила тетка.

Витка села на самый краешек стула, грациозно сложив руки на коленях. Тетка, занимаясь чайной церемонией, искоса за ней наблюдала.

Вот Витка заерзала на стуле, села глубже, забросила ногу на ногу, поднесла к щеке внешнюю сторону ладони, потом к другой щеке другую ладонь… Выпрямила спину, сгорбилась… Выпрямила спину, откинулась назад. Потерла ладони, запястья, пальцы.

— Сахар, мед, варенье? — предложила тетка.