Сетевой

Я включила ночник и, стараясь не причинить ему боли, стащила с него мокрый джемпер и футболку. Он покорно поднимал руки, пару раз зашипел, однако при этом улыбался неизвестно чему. Синяки на его ребрах меня тоже впечатлили. Штаны, к счастью, оказались сухими, однако Тролль из коридора фыркал и ерничал, дескать, не останавливайтесь, очень увлекательный получился стриптиз.

Я достала из шкафа очередную футболку своего бывшего и, протягивая ему, вспомнила, что уже постирала и даже погладила его новогоднюю рубашку.

— У меня копится твоя одежда, — заметила я, — а ты мне должен уже две футболки.

Он усмехнулся.

После моего пробуждения (и когда я наконец-то приняла нормальный душ!) мы долго сидели на кухне, пили кто что: я — кофе, а он — чай. Я наконец-то рассмотрела при нормальном свете его лицо. Крррасавец! Пол-лица ободрано, вихры торчат в разные стороны, щетина трехдневная, не меньше. На локте тоже виднелся огромный сливового цвета синячище. Он рассказал, что наблюдал за моей квартирой, что моя пробежка оказалась для него неприятной неожиданностью, что тишина и спокойствие в парке усыпили его бдительность, и те двое до самого последнего момента не вызывали у него подозрения. Пока он не увидел меня в воротах парка и то, как те на меня смотрели сквозь ограду. Рассказал, что не успел вызвать подкрепление, а только достал пистолет и рванул ко мне, и как тот черный минивэн его остановил.

Он рассказывал, как поднял на уши полицию и весь свой отдел, а я отчетливо увидела в воображаемой картинке только как он лежал на дороге, уткнувшись лицом в свежевыпавший пушистый снежок, потом зашевелился, медленно поднялся на четвереньки, с трудом встал и побрел к тому месту, откуда меня увезли. Как рассматривал истоптанный снег на тротуаре, как нашел мой мобильник за оградой парка, куда его, вероятнее всего, зашвырнули специально.

Я обрадовалась, что мой телефон нашелся, потому что там были все мои контакты, рабочие и личные. Он улыбался разбитыми губами и казался мне ужасно привлекательным, невзирая на фингалы, ссадины и даже распухший нос.

Он сказал, что поиски машины ничего не дали, что по телефону меня тоже было не отследить, поскольку от него предусмотрительно избавились, и что прошло почти двое суток с момента моего похищения, и он, отчаявшись увидеть меня живой, просто дежурил возле моего дома, и на остановке меня обнаружил случайно, прохаживаясь туда-сюда, и даже не видел, как и когда я там оказалась. Опрос зевак тоже ничего не дал. Никто не видел, как и на чем меня привезли, и когда оставили замерзать на лавочке. Никто не знал, почему меня вернули живой.

После этого он начал задавать вопросы. Что я помню, что я видела, что чувствовала, кто со мной говорил, о чем спрашивали, что я отвечала. Я честно старалась выудить из той мути, что осталась у меня в голове от тех двух суток, хоть что-то полезное, но у меня вообще ничего не получилось. Я не могла вспомнить даже, сидела я все это время или лежала. Ела ли, пила ли. Я положила голову на стол, на скрещенные руки. В черепушке была пустота, не хотелось ни думать, ни говорить. Настроение было мерзкое, но даже поплакать как следует не хотелось или не моглось. И тошнило.

Он сел ко мне поближе, приобнял за плечи. Стал гладить по голове, потом сказал:

— Я вызвал нашего медэксперта. Он тебя осмотрел. Взял анализы.

Я взглянула ему в лицо и увидела, что он тоже напряженно кусает губы.

— Он попытается установить, какой дрянью тебя накачали.

Я подняла рукава халата и увидела, что вены на обеих руках у меня исколоты не хуже, чем у наркоманки. Что они там мне кололи? Я мало что понимала во всяких психотропных веществах и прочих наркотиках, но не сомневалась, что именно из-за них мне было сейчас так хреново. Наверное, абстинентный синдром.

Я глубоко вдохнула, шумно выдохнула и замерла, боясь, как бы он опять не сказал что-нибудь такое, что мне снова пришлось бы выныривать из его рук. Почему, почему, чтобы он меня обнимал и вот так прижимал к себе, должно обязательно происходить что-то страшное и мерзкое?

Потому что я под следствием, напомнила я себе.

Я еще немножечко посидела вот так, уткнувшись лбом в его грудь, пытаясь представить, что я живу нормальной жизнью и что меня тоже есть кому обнимать и утешать. Я как будто пыталась стряхнуть с себя дурной сон, который возвращается снова и снова, стоит только закрыть глаза.

— Можешь сегодня остаться со мной? — Я замерла и зажмурилась, чуток ошалев от собственной храбрости и безрассудства.

— Я где-то глубоко в душе надеялся, что ты не станешь меня выгонять посреди ночи в мокрой одежде.

Я снова почувствовала по его голосу, что он улыбается.

Где-то недалеко возле меня притворно охнул Тролль, и я за спиной Алексея молча показала ему кулак.