Сетевые публикации

Требовалось создать своих, управляемых и продаваемых. И создали такую же «Фабрику звезд» как на эстраде. Новообразованная «школа кураторов» стала выпускать «авангардистов» — пустых и никчемных. Никто из них художником не стал. А тех, старых, они убили сознательно.

Теперь все эти белые комиссары перевалили пятидесятилений рубеж, а кому-то из них за шестьдесят. Это старые пердуны и пердуньи — Деготь, Бакштейн, Бажанов, Ерофеев, Мизиано и прочие. В своей жизни они не сделали ничего. То есть, хорошего — ничего, а разрушений много. Сегодя сетуют, что русское искусство мало известно — но они его убивали день и ночь много лет. Они хотели вписаться в рынок, они боролись за демократию, сегодня ходят с белыми ленточками, напиваются на вернисажах, лебезят перед финансистами. У них уже слезятся глаза, покалывает в печени, ляжки одолел целлюлит. Пройдет еще лет десять и комиссары уйдут на покой. Но до того они успеют, вероятно, вытоптать поле до состояния ровного пустыря.

У меня есть давний знакомый (30.04.2012)

Этот человек подозревает, что с ним происходит что-то не то. Он ведь вменяемый, он уже давно заметил, что ничего не читает, и думает одни и те же мысли, или полумысли — уже много лет подряд. Он ведь человек, с некоторой, пусть притупленной, способностью к рефлексии: он видит, что фигуранты процесса только говорят длинные слова — но на деле читают только короткие статьи в коротких журналах и проводят время на вернисажах, а чаще всего пьют или клянчат деньги. Он это заметил давно. И то что все живут моралью кружка, он тоже знает лучше прочих — он варится там каждый день.

И вот, с некоторых пор он стал мне звонить и приходить в мастерскую, когда я в Москве.

А до этого не звонил лет двадцать. А однажды позвонил и говорит: как мне стыдно, ты прости, старик, но сам понимаешь. Ну, если честно, ты сам виноват, поставил себя вне общества…но я то понимаю, что правда за тобой. Нет, ты прав, конечно! — ну и всякие такие слова, очень трогательные. Он приходил некоторое врем, а потом перестал. Точнее, я перестал приглашать, а он и не просился больше. Дело в том, что такими вот трогательными словами он вроде как выполнил долг перед своей совестью, очистился — но ничего в его жизни не поменялось, Он продолжал заниматься устройством этих суетных и мелких дел, произнесением пустых фраз и никогда, ни разу — ни единого разу — нигде — он не посмел возвысить свой тонкий голос и сказать нечто против происходящего. Ну как пойти против директора ГЦСИ Бажанова, человека амбициозного и очень глупого, или против замдиректора ГЦСИ Миндлина, коррумироанного до стелек в обуви проходимца, как возразить против программы, поддерживающей общий уровень серости.

Он отлично знает, этот мой знакомый, что все происходящее — еще хуже чем советский Минкульт. Но ему надо жить, скоро пенсия. И даже не в пенсии дело. Он мне сказал очень грустно и очень просто: вот ты-то уедешь, а я здесь останусь. И мне с ними встречаться, говорить, это моя жизнь, понимаешь?

И теперь, когда мы встречаемся на выставках (недавно встретились в Пушкинском) он отворачивается. Он знает, что я думаю, что он трус, а я знаю, что он меня уже ненавидит, за то, что однажды пересилил себя и пришел ко мне с признаниями.

И таких людей я знаю много. Вчера мне написал милый, в сущности, человек: я бы рад вашу статью послать дальше, по своим знакомым, но заранее хочу размежеваться с некоторыми острыми пунктами. Вы там на личности переходите, а мне бы не хотелось. То есть, на личность Патриарха или Путина (про которых этот человек ничего вообще не знает) он перейдет легко, но если мы заговорим о министерском работнике Хорошилове, который который берет взятки всю жизнь — вот этого уже кружок единомышленников не поймет.

У меня был друг, который переживал, что мне не нравится, что он дружит со взяточниками и людьми из светского коррумпированного круга — гельманами, хорошиловами и т. п. И вообще, я против капитализма, а все его окружение — за, и даже получает приличные зарплаты за то, что активно за. Моему другу все хотелось как-то так устроить, чтобы и со мной дружить, и с ними, и чтобы это было славно и параллельно. Некоторое замешательство возникало на днях рождения. Но ведь можно два раза подряд отмечать праздник — один для рукопожатных, а другой для нерукопожатных друзей. Однако не получилось. Так уже было однажды — во время Советского Союза, просто тогда в гости было не принято приглашать стукачей и директоров ателье, заведующих мясными отделами в гости не звали. А сегодня, когда застолье сплошь из директоров гастрономов — в том числе гастрономов интеллектуальных — возникает неловкость. Тут надо раз и навсегда прописать правила поведения кружка, иначе никак.