Сети сатаны

– Кое-кто утверждает, что Жиль де Ре и не был человеком, – сказал Валентин. – Рядом с каждым трупом на мостовой написаны три слова. Кровью. – Его хриплый голос звучал в полной тишине. – Написано всегда одно и то же: Homo Deus est. Тебе знакомо это выражение, Иоганн?

И вновь у Фауста перехватило дыхание, словно кто-то ударил его дубиной в живот.

Homo Deus est… Человек есть Бог…

– Да, мне знакомо это выражение, – прошептал Иоганн.

Валентин пристально посмотрел на него.

– Похоже, тебе известно больше, чем я полагал… Значит, не зря я послал за тобой.

– Я питаю к мастеру Брандеру глубокое уважение, – сказал Вольфганг фон Айзенхофен и положил Валентину руку на здоровое плечо. – Этот человек долгое время служит секретарем в нашей комтурии, он умен и начитан, и это была его идея послать за вами. Впрочем, у него были на это и личные побуждения, – добавил он многозначительно. – По его словам, вы единственный, кто сможет пролить свет на эти ужасные события. Люди взбудоражены, над городом повис страх! Мы все сидим на бочке с порохом, и взорваться она может в любой момент.

– И все же я не понимаю, что могу сделать для вас, – сказал Иоганн. – Я странствующий доктор и в этом городе чужой…

– Если верить вашему другу, то вы не какой-нибудь доктор, а самый умный человек в Германии, прошли сквозь огонь и воду. – Айзенхофен смерил его взглядом. – И ко всему прочему, вы маг. Истекшие кровью дети, засушенные лягушки, слова, написанные кровью… Мы имеем дело с черной магией, в этом нет сомнений. – Комтур выдержал паузу, словно подбирал слова с особой тщательностью. – Да простит меня Бог, но боюсь, что помочь нам сможет только маг. На кону благополучие города, да что там – всей Священной Римской империи! Если расползутся слухи, что в Нюрнберге бесчинствует дьявол, это может серьезно пошатнуть власть кайзера. А ему сейчас приходится сдерживать одновременно натиск со стороны французов и турков. Да, нам поможет только магия!

– Магия? Надеюсь, вы это не всерьез! – вскинулся Иоганн. – Да, я ученый, астролог и хиромант и порой прибегаю к неординарным средствам. Но я никакой не чародей, чтобы, подобно архангелу Михаилу, выступить против дьявола!

– Разве вы сами не называете себя магом? – резко спросил Айзенхофен.

Иоганн вздохнул.

– Затем лишь, чтобы произвести впечатление на простой люд. Комтур знатного происхождения должен это понимать.

– Если вам это будет более по душе, я могу отдать приказ своим рыцарям и они доставят вас и вашего ассистента в Кёльн, – заметил Айзехофен. – Между прочим, вы знали, что за вашу поимку назначена награда в сотню гульденов?

– Это шантаж! – Иоганн вскочил и ударил кулаком по столу. – Неужели Тевтонский орден так низко пал, что вам приходится вести себя как обыкновенным висельникам?

– Придержите язык, доктор!

Айзенхофен тоже поднялся, в глазах его плескалась ярость. Рядом с ним встал Эберхарт фон Штрайтхаген, положил руку на эфес меча. Сатана зарычал под столом и обнажил мелкие зубы.

– Наверное, будет лучше, если мы с моим другом поговорим с глазу на глаз, – вмешался Валентин. – Прогулка на свежем воздухе нам обоим пойдет на пользу.

Айзенхофен поколебался мгновение, после чего кивнул.

– Что ж, ступайте в сад и поговорите. Пусть он все узнает. Быть может, это заставит его передумать. Через час после полудня жду вашего ответа. – Он поднял палец и окинул Иоганна суровым взглядом. – И помните, доктор, до Кёльна верхом всего неделя пути.

* * *

Иоганн с Валентином медленно брели по большому ухоженному саду, который примыкал к рыцарскому залу и простирался до западной стены. Во все стороны разбегались узкие тропы, обсаженные кустами, увядшими розами и подрезанными деревцами. Сатана изучал новую территорию, время от времени задирая ногу. На ветках и цветах лежал тонкий слой белого инея, под ногами хрустел гравий. Некоторое время бывшие друзья молчали, погруженные в воспоминания. Наконец Иоганн остановился.

– Валентин, поверь мне, если б я мог повернуть время вспять…

– Это не под силу даже Господу… – Валентин смотрел куда-то вдаль. – Мне понадобилось немало времени, чтобы во всем разобраться. Но теперь я знаю, что порой и любовь может быть губительной.

– Ты имеешь в виду мою любовь к Маргарите? – негромко спросил Иоганн.

– Так ты по-прежнему ее любишь? – Валентин повернул к нему голову.

Фауст ответил не сразу.

– Она… является мне в сновидениях. Но это скверные сны.

Валентин задумчиво кивнул.

– Немудрено, что ты не можешь ее забыть. Я бы с радостью нарисовал ее. – Он поднял покалеченную руку и болезненно скривился. – Я долго привыкал рисовать левой рукой. Теперь получается вполне сносно.

– Так ты по-прежнему рисуешь? – спросил Иоганн.

– О да! – Валентин улыбнулся и показал на деревья и кусты вокруг них, на каменные скамьи, на которых так приятно было бы посидеть весной и летом. – Я часто бываю в этом саду, здесь хороший свет. – Он склонил голову набок и с любопытством взглянул на Иоганна. – Может, мне и тебя стоило бы нарисовать… Ты ведь теперь знаменит.