Сетра Лавоуд

Ордвинаку была нужна Шестерка для Стрита. Он рискнул и продолжил играть.

Нисса тоже уровняла, по причинам, которые мы не в состоянии угадать.

Келхор и Три'нагор потеряли надежду и вышли.

В этото момент добавился еще один фантом, называемый «Четыре Пути» из-за того, что он был четвертым символом и символически представлял пути в четырех направлениях, четыре ветра и даже перекресток земных дорог. В нашем случае это была Пятерка Чаш.

Барлен по-прежнему имел три Семерки и решил рисковать дальше.

У Ордвинак были две пары, хотя одна младшая (зато вторая старшая). Возможно только из-за своей часто замечаемой инертности он продолжил игру.

У Ниссы на руках оказался стрит, и даже стрит-флеш. Некоторые из тех, кто рассказывает эту историю, обвиняют ее в предвидении будущего, хотя никакой игрок не опустится до этого. Так что она подняла. Остальные уровняли.

И наконец появился последний общий фантом, известный как «Река Мечты». (Я слышал, что в некоторых играх смертных его называют «Дороги Мертвых», но эта шутка не вошла в мифографическую литературу). Все те, кто остался в состязании не убоявшись риска, выбрали пять фантомов из семи доступных им, старясь создать наиболее могущественную комбинацию.

В нашем случае появилась Четверка Орбов.

Теперь, любой, у которого было Шесть, мог получить стрит. У Барлена, однако, осталась только три Семерки. Он издал то, что можно назвать (в мифографическом смысле) вздохом разочарования, и вышел.

У Ордвинака были три пары, но, конечно, он мог сохранить только две, и еще одну самую высшую карту, для финального раунда. Он рискнул и продолжил игру.

Не-игрок может удивиться этому, и даже игрок-любитель может спросить себя, как одно божество может надеяться обмануть другое, у которого намного лучшие карты. Простой ответ (а есть и сложные) — тот же самый как и то, почему рискуют: хотя один не хочет сдаваться и уходить, другой не хочет потерять больше, чем необходимо, особенно когда всегда есть возможность уйти.

Нисса уровняла.

— Покажи, — сказал Ордвинак.

Почти прозрачная силуэт Ниссы покрылся рябью. — Вы проиграли? — сказала она, открывая свой стрит.

— Да, — сказал Ордвинак. — И они говорят, что я игрок.

Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, он только что прошел через горестный этап борьбы со своим бывшим издателем и страдал под штормом академической критики (хотя, как он сам заметил, этот шторм пригнул к земле множество деревьев, но никто не слышал, чтобы хоть одно из них упало), и я спросил его о блюде «беззаконный суп» и впечатлающем вине Сопрони, и еще о том, почему он выбрал редкую (тогда) и трудную задачу преобразования истории в рассказ таким своеобразным способом; задачу, обещавшую неясные перспективы, непоседливую жизнь и в постоянно меняющуюся репутацию.

Он ответил мне теми же словами, которые мудрый Траут сказал Три'нагору, — Потому что это единственная игра в городе.

Дальше следует приложение из 1-ого тома «Виконта», которое, как мне показалось, будет лучше после 3-его. Все цитаты из Гвардии Феникса и Пятьсот Лет Спустя в переводе Гольдича. (А.Вироховский)

Некоторые заметки к двум анализам авторского метода и голоса

С. Софрония Клеберс

постоянный член особого Факультета

Изучения Драгейры

Как писать как Паарфи Раундвудский

1. Всегда говорите о себе «мы». Неясно, почему Паарфи предпочитает использовать множественное число первого лица. Не похоже, что в этот момент он говорит от своего имени и от имени своего читателя; непохоже и то, что он говорит от себя и от Стивена Браста. Круг его настоящих друзей ограничен им самим и его рукописью, но обычно это не заставляет пистателя говорить во множественном числе. Может быть, что он использзует редакторское «мы». Но не исключено, что в его кармане сидит мышь.

2. Не используйте конструкцию «он или она», или «его или ее». В драгейрианском языке используется символ джиа, обозначающий персону неизвестного пола, таким образом Паарфи избегает этой трудности. Стивен Браст решил перевести его как “он”, «его» и «ему», к вечному недовольству Паарфи.

3. Так получилось, что в Драгерьянском, как и еще в нескольких языках в нашем мире, утверждения наблюдения факта грамматически отличаются от догадок, выводов и неосновательных предположений. Чтобы проиллюстрировать это, давайте сравним Английский, который разрешает использование того же самого глагола во всех этих смыслах — Я вижу, что она красная и Я вижу, что она новая — с языком Хопи (племя североамериканских индейцев), который требует, чтобы говорящий различал это: Я вижу, что она красная, но Я думаю, что она новая.