Севастополь

Красные нити доверху прошивали меч прожектора, не выпускавший цепко схваченный им самолет. Сердце останавливалось в тревоге за судьбу летчика. А он и не пытался увертываться. "У-2" трещал и трещал своим моторчиком, хотя с земли казалось, что со всех сторон его прострочили насмерть. Вспыхивало пламя: внизу рвались бомбы. "У-2" уходил от пораженной цели вместе с пленившими его клещами прожекторов, будто не они его, а он их держал цепко-цепко; он тянул эти клещи за собой к самой земле и внезапно исчез. Лучи отскочили вверх, как упругие пружины, освобожденные от груза. Они снова заметались, пока не нашли другой самолет и столь же бесплодно повели его по небу.

- Ох, дьяволы, до чего дьяволы! - восхищался наш неспавший передний край. - Трещат, верещат, сыплют бомбы, идут в прожекторе - и хоть бы что.

Всю ночь раскаты бомбовых ударов чередовались с раскатами артиллерийского налета, предпринятого на участке перед Сапун-горой. Под этот шум две группы разведчиков с разных направлений вышли к безымянной высотке у Сапун-горы; Родионов прозвал эту высотку "Зернышком", которое трудно, но во что бы то ни стало нужно взять, - так и вошло это название во все сводки и оперативные документы. Одна из групп отвлекла огонь противника, ложно демонстрируя попытку разведки; а другая забралась в глубь вражеских линий и притащила двух "языков": худого, как жердь, девятнадцатилетнего обер-ефрейтора и черноволосого унтера со сгустком крови над рассеченной правой бровью - он оказал разведчикам сопротивление. Они вытащили его прямо из блиндажа.

К Родионову гитлеровцев привели под утро. Немца с рассеченной бровью ввели в дот.

Родионов сел у стола, дал ему чистый лист бумаги, наметил ориентиры немецкой обороны и приказал обозначить расположение траншей, точек, артиллерии, мин и проволоки.

Унтер все это нарисовал и довольно точно, - все совпадало с уже известными разведке данными: фашисты использовали наши старые укрепления и, кроме того, усилили их цепью новых.

- Из какой дивизии? - спросил унтера начальник штаба.

- Сто одиннадцатой, семидесятого полка, - отчеканил, видимо, предельно вымуштрованный унтер.

- Сто одиннадцатой, семидесятый полк? - все удивленно переглянулись. - Но ведь этот полк, товарищ полковник, разбит нами у Томашев-ки на Сиваше?

- Спросите его, давно он в этом полку?

- Четыре дня назад, после излечения в госпитале, прибыл из Констанцы.

- Морем?

Унтер угрюмо усмехнулся:

- Морем до берега не доходят. Самолетом.

- И много прибыло?

- На каждом самолете по восемнадцать человек. Тридцать самолетов в прошлую ночь и еще больше в эту ночь.

- Ну, вот вам и семидесятый! - Родионов развел руками и рассмеялся. Старый фашистский трюк: номер прежний, а полк новый. Они и с дивизией такое выкидывают уже два года. Спроси его, кто командует дивизией?

- Генерал-лейтенант Грюнер.

- Где он?

- Где-то позади.

- Когда они ждут нашего наступления?

- Сейчас и всегда, - отчеканил унтер. - С минуты на минуту

- И каков приказ?

- Зайти в бункера и стоять насмерть. Фюрер обещает помочь.

- А солдаты?

- Солдаты не верят, но выхода нет. Морем никто уходить не хочет - верная смерть. На самолетах летают только генералы и оберсты. Солдат может лететь на самолете в Крым, но не обратно. Фюрер велел стоять.

- И долго думают стоять?

- Наш оберет вчера сказал: русские стояли восемь месяцев, мы будем стоять восемь лет. Одну дивизию с пути вернули обратно в Крым...

Раздался телефонный звонок - из армии торопили с доставкой "языков". Немцев увезли.

Родионов вышел на воздух. Он сел на тот же камень у входа в дот. Подошел начальник штаба. Родионов отдал приказание заполнить наградные листы на разведчиков.

Утро быстро разгоняло ночь, и луна меркла в белеющем небе. Над долиной не утихали привычные звуки методичной перестрелки. Родионов расправил плечи, устало потянулся и, сморщив свое обгоревшее лицо, сказал:

- Что за чертовщина - опять сто одиннадцатая. Под этим номером уже три состава было. Три дивизии мы перебили. Сколько в ней командиров сменилось - не перечтешь. Первая встреча была тут же в Крыму, в Керчи. Неприятная встреча. Они нас столкнули... на Тамань. Потом мы с ними бились на Кавказе под Тихорецкой и Ново-Джарлиевской. Перебили почти весь состав - все с крымскими нарукавными знаками, чорт побери. Догнали их дивизию у Славянской и уже пополненную растрепали под Темрюком. Через Крым немцы отвели остатки этой дивизии к Таганрогу, пополнили свежими батальонами из Германии и бросили в бой против десанта моряков. Там ее снова подсократили морячки, котановцы. На Никопольском плацдарме мы опять встретили эту дивизию - она не досчиталась всего своего хозяйства и тысяч четырех солдат. Фашисты вытащили ее остатки в Одессу. Там пополнили - и в Крым. Ее семидесятый полк мы встретили уже на Сиваше: от него остались рожки да ножки. И вот снова она против нас - на Сапун-горе. На ключевой позиции. Сразимся, товарищи офицеры?

- Побьем и на этот раз, - ответил кто-то из окружавших Родионова молодых командиров.

- Тут они начали, тут мы их и кончим.