Севастополь

С кем, Севастополь,
Тебя сравнить?!
С героями Греции?
Древнего Рима?
Слава твоя,
Что в гранит не вгранить,
Ни с чем в истории
Не сравнима.

Римлянин Муций,

Одетый в шелк,
Прославлен за то,
Что сжег свою руку.
В Севастополе каждая рота и полк
Вынесли тысячекратную муку.

Севастополь в осаде

Такой костер,
Перед которым
Ад — прохладное место.
Севастополец
Руку в костер простер,
Руку, огнеупорней асбеста.

Севастопольцы

Сомкнули ряды,
Стальными щитами
Выгнули груди.
"Дайте снарядов!",
"Не надо еды!" —
Слышалось
У раскаленных орудий.

Воздух от залпов —

Душная печь.
Волосы вспыхивали
У комендоров.
"До одного мы готовы лечь!
Не отдадим
Черноморских просторов!"

Тысяча немцев на сотню идет.

Сотня героев с тысячью бьется.
Севастополец
В бою не сдает:
Он умирает,
Но не сдается.

Бьет по фашистам

Гранат наших град.
"Вперед! За Сталина!
Родина с нами!"
Тельняшка в крови,
Пробитый бушлат,
Севастопольских битв
Бессмертное знамя.

Стоит Севастополь,

Хоть города нет,
Хоть город весь в пепле,
Разбит и разрушен.
Стоит Севастополь!
Гремит на весь свет
Великая слава
Громче всех пушек.

Ольга Джигурда Теплоход «Кахетия» (из записок военного врача)

Мы уходим в море раньше обычного времени. В Сухарной балке уже не стреляют, и только издалека глухо доносятся выстрелы.

Начинается третий штурм Севастополя.

Опять берег багров от горящих зданий, опять золотые свечи над ними и небо, испещренное цветными звездочками трассирующих пуль.

Героическая черноморская крепость! Несмотря на ожесточенный штурм, несмотря на неистовые налеты, ты сопротивляешься и стоишь, как прежде, символом человеческого самоотвержения и воли. Мужественные, уже столько выстрадавшие жители Севастополя, ушедшие в подземные убежища, построившие себе второй город под землей, продолжают, несмотря ни на что, работать, жить и сопротивляться! Слава тебе, наша стойкая, несдающаяся крепость! Слава людям, защищающим ее!

Я останавливаюсь на несколько мгновений у борта. Мы идем быстро, спокойно, окруженные конвоем сопровождающих нас кораблей. Мы увозим самое дорогое, самое ценное — раненых героических защитников Севастополя! Я смотрю на пожары, на багряно-золотую, окровавленную полосу горизонта и думаю о тех, кто сейчас там, в крепости, кто защищает ее до последнего дыхания… Сколько усилий понадобится потом, чтобы снова воздвигнуть во всей его прежней красе этот замечательный город!

"Ведь все равно нет такой силы на свете, чтобы победить нас, — думаю я и не могу оторвать взгляда от мрачного зарева пожаров вдали. — Ведь все равно победителями будем мы, зачем же столько тупого и злобного упорства у врага".

И простая, ясная мысль приходит в голову. Враги сами не верят в свою победу, если даже в эти дни своих кажущихся успехов с таким остервенением уничтожают то, что хотят «завоевать»!

— Чувствует, сволочь, что не быть ему тут хозяином, и разрушает все, сукин сын! — вдруг слышу я чей-то голос.

За моей спиной стоит раненый краснофлотец в тельняшке, держа бескозырку в руках. Голова его забинтована пропитанной кровью марлей. Он стоит твердо, немного расставив ноги. Выражение лица суровое, брови сдвинуты, голос спокоен.

Мы встречаемся с ним взглядом и понимающе смотрим друг другу в глаза.

— Пойдемте, товарищ, я перевяжу вам голову, — предлагаю я, и он послушно идет за мной.

Мы благополучно дошли до Туапсе. В тыловом порту, вспоминая о пережитом в Севастополе дне, нам казалось совершенно невероятным, что всего лишь вчера мы были у Сухарной балки, работали под непрекращающимися налетами врага, отстреливались, стояли на краю гибели и остались невредимыми!

"Кахетия" — счастливая!

Потянулись томительные, тревожные дни. Третий штурм Севастополя продолжался. До нас доходили слухи о героической защите города, об отражении жесточайших вражеских налетов и атак. Наши держали Мекензиевы горы, и там шли упорные бои. Противник нес большие потери, но упорно лез вперед и не давал передышки исстрадавшемуся городу. Гарнизон отступал медленно, и каждый метр нашей земли враг покупал кровавой ценой.