Севастополь

— Прошу, — приглашает он начальника политотдела и тянет его за собой на землю. — Ну, что?

— Сделано, товарищ капитан второго ранга.

Он достает из кармана густо исписанные листки донесения о боевых действиях торпедных катеров на подступах к Севастополю, начиная с момента перебазирования, которое Проценко называл "диким переходом", но которое справедливее считать одним из удивительных героических эпизодов, украшающих историю нашего флота. Краткой характеристикой перебазирования и открывалось политдонесение. Далее в нем без лишних слов излагались факты боевых действий соединения на морских подступах к Севастополю, могущие служить иллюстрацией к оперативным сводкам об успехах моряков Черноморского флота. Почин принадлежит Местникову, который командовал набеговой операцией на порт Ак-Мечеть в ту ночь, когда войска Четвертого Украинского фронта вплотную подошли к городу и заняли дорогу из Ак-Мечети в Евпаторию. Прижатые к берегу фашисты поспешно перебрались на быстроходные десантные баржи. Две из них, битком набитые гитлеровцами, успели покинуть гавань. Враг был уверен в спасении, тем внезапнее для него оказалась встреча с катерами Местникова на пределе радиуса действия торпедных катеров. Ни судорожное маневрирование, ни бешеное огневое противодействие, ни ночная мгла не спасли удирающих фашистов. Торпеда нашла цель. Головная бэдэбэ разлетелась на сотни озаренных пламенем взрыва обломков. За время последующих походов черноморцы потопили еще пять быстроходных десантных барж и два сторожевых катера, шедших из Севастополя в Констанцу и Сулину.

— День за днем, вроде незаметно, а все вместе кое о чем говорит, — замечает командир соединения, когда начальник политотдела откладывает последний листок в сторону. — Согласен, отсылайте. Впрочем, думаю, что завтра придется приплюсовывать, — громко прибавляет он, заслышав неподалеку шаги. — Когда Местников узнает о радиограмме комфлота, то к самым причалам пролезет, но разрядится по цели.

— Точно, — раздается за спиной Проценко. — Прибыли по вашему вызову, товарищ капитан второго ранга!

В глазах командира соединения мелькают и гаснут искорки лукавства.

Он разом поднимается и становится лицом к лицу с тремя моряками в одинаковых, защитного цвета, непромокаемых костюмах. Только возраст отличает моряков друг от друга, в остальном они, как на подбор, под стать командиру соединения и начальнику политотдела, — круглолицые крепыши, люди атлетического сложения, завидного спокойствия, большой физической силы и выносливости, без чего немыслима служба на торпедных катерах. Старший по званию да и по обличью — командир первой группы, коренастый Местников, типичный черноморец с многолетним загаром, с проблесками седины на висках, с черными, чуть навыкате глазами, отражающими волю и неисчерпаемую жизнерадостность. Эти же качества отражены на лицах обоих моряков, пришедших вместе с Местниковым и стоящих рядом с ним навытяжку перед Проценко. И тот и другой значительно моложе, чем командир группы, но та же решимость, похожая на упрямство, характеризует обоих: невозмутимого, на вид даже флегматичного командира отряда Константинова и угловатого юношу Хабарова с неотцветшим румянцем на пухлых щеках и голубыми глазами. Не зная его, трудно по внешности даже предположить в нем героя суровых дней штурма Новороссийска и освобождения Тамани.

— Как настроение, товарищи? — спрашивает Проценко, испытующе глянув прямо в глаза Хабарову и не сомневаясь в ответе. Мальчишеская смелость старшего лейтенанта хорошо известна всем катерникам. Хабаров отлично совмещает ее с трезвым, осмысленным риском.

— Нормальное, — спокойно отвечает Хабаров.

— Разрешите узнать? — сиплым, простуженным голосом осведомляется Местников, обращаясь к Проценко. — Вы, кажется, упоминали о какой-то радиограмме, заодно и обо мне.

Командир соединения весело подмигивает Местникову:

— Ушки на макушке, да?

Местников усмехается:

— Привычка, товарищ командир. Каждую ночь напролет слушать приходится: не чапают ли где "всемирные завоеватели"…

— Так вот, есть радиограмма для нас с тобой, Александр Александрович, и для всего соединения, — согнав улыбку, торжественно объявляет Проценко. — Комфлота обратился к нам с напоминанием: не давать фашистам покоя, усилить атаки, добиться, чтобы враг не смел высунуться из Севастополя, топить до последнего. Что скажешь?

— Разрешите доложить из района Севастополя, оттуда виднее, — с готовностью произносит Местников.

Константинов и Хабаров согласно кивают.

— Встретил, торпедировал, утопил, так? — опять улыбнувшись, напоминает командир соединения. — Не возражаю, но условимся: так сообщаешь только в том случае, если утопишь одну бэдэбэ, а если больше, — жду разъяснений. Давайте сюда, товарищи, уточним…

Он достает из планшета карту Севастопольской бухты и подходов к ней. Ветер, играя, теребит хрустящий лист, выгибает его, как парус.

Положив карту на разостланный реглан и прижав ее углы камешками, Проценко принимается объяснять план предстоящего похода.