Севастополь

Они умели отстаивать город от нашествия врага. Они проявили мастерство и в возрождении жизни в нем.

Севастополь — любовь и гордость нашей страны. Его слава не померкнет в веках.

Александр Жаров

Все было в городе мертво —
Дома, и улицы, и пристань…
С холма глядел каштан ветвистый
С глубокой грустью на него.

Вечерняя сгустилась тень.

Развалины — над грудой груда.
А между ними, словно чудо,
Цвела спасенная сирень…

Воспрянут, будут жить сады.

Ряды домов воскреснут тоже!
Сирень вскипающая схожа
С голубизной морской воды…

Вставай, творящий чудеса!

Кипи неистощимой силой,
Мой Севастополь, город милый,
Отчизны вечная краса!

Семен Кирсанов Оживай, Севастополь

Наша песня вошла в Севастополь!
За холмом орудийный раскат,
воздух города пылен и тепел,
круговая дорога под скат…

Мы въезжаем по узким и тесным

переулкам приморской земли,
ждут пути над обрывом отвесным
полковые обозы в пыли.

Лом войны завалил мостовые,

пыль лежит, как столетняя быль,
и спокойно везут ездовые
на усах эту вечную пыль.

Мертвый немец на пыльной дороге,

вплющен в землю и цвета земли…
И колеса, копыта и ноги
равнодушно по трупу прошли.

Мы врагов под ногами не видим,

Это стоптанный прах мостовых.
Видим стены и вновь ненавидим
ненавистников наших живых.

Видим раны от мин и орудий,

видим зданий безжизненный ряд,
стены эти, как люди и судьи,
тишиной о враге говорят.

Воскресай, оживай, Севастополь!

Люди вытравят плена следы!
Ленин станет на бронзовом цоколе,
зацветут золотые сады!

Детвора зашумит под колонной,

кораблями заполнится даль.
Словно солнце на ленте зеленой
сын отцовскую тронет медаль!

Мы пришли не с пустыми руками

на вершины заветных высот,
белый мрамор и розовый камень
вся Россия сюда принесет.

Все спокойнее волны залива,

в город входит волна синевы.
И за эхом последнего взрыва
К нам доносится слово Москвы!

П. Павленко Город — памятник (отрывок из романа «Счастье»)

На рассвете он подсел в автобус к иностранным корреспондентам. Погода была на редкость хороша. Предгорье, круто сбегающее к морю, поблескивало сильной сочной росой. Она стекала косичками с обнаженных скал, как дождь, украдкой проползший по земле, вместо того чтобы упасть сверху. Нежный и грустный запах зимы, запах морского камня и отсыревших, но еще не совсем гнилых листьев очень съедобный запах, что-то вроде опары — веял в воздухе, не соединяясь с запахом близкого моря. В полдень горячие камни и глинобитные стены домиков тоже некстати пахнули горячим хлебом.

Автобус промчался мимо одинокой могилы у края шоссе; рядом торчали остатки английского танка. Ужасно горели эти проклятые танки. Чуть что — они как свеча. Этот, должно быть, из бригады Черных. Она проходила именно здесь. Сибиряки, они впервые видели черноморскую весну и самый радостный, самый торжественный ее месяц — май. Это было в самом начале его, когда деревья расцвели, не успев зазеленеть. Длинные ветви иудина дерева покрылись мелкими, частыми цветами и торчали, как гигантские фиолетовые кораллы. Розово, точно освещенные изнутри, светились персиковые и миндальные деревья. Красным и розовым, реже синим, горели трещины скал, набитые узенькими кривульками цветов. Танки мчались, замаскированные сверху цветущими сливами и миндалем, будто клочки садов, а из смотровых щелей торчали букетики горных тюльпанов. Когда хоронили погибших, за цветами далеко ходить не приходилось. Многие так и погибали с цветами в руках.